Екатерина Лесина - Понаехали!

- П-почему? – с легким заиканием осведомился писец, впечатленный то ли искрами, то ли Стасиным самоуправством.

- Не хочу.

И ведь негромко говорит вроде бы, но слова разносятся над рыночной толпой.

- И вообще… у меня уже жених есть. Целых два.

Стася и на пальцах показала. Мало ли, вдруг со счетом тут сложнее, чем с письмом. Писец кивнул, явно с облегчением – вот не вписывалась Стася никак в образ царской невесты – и жрец тоже кивнул. А Стася обратилась к Горыне:

- Ты… хочешь?

- А и хочу! – та вздернула подбородок и гордо шагнула к камню, который уже готов был отозваться светом. И отозвался, чем вовсе поверг местных в состояние глубочайшей задумчивости.

- Ишь ты… - донеслось откуда-то снизу. – Видать, хорошие у ведьмы девки, ежели богиня благословила…

Стася вздрогнула.

- Я не при чем!

Кажется, ей не поверили… оставалось лишь надеяться, что никому-то здесь не придет в голову пристроить пару-тройку девиц Стасе на воспитание. Для улучшения, так сказать, хорошести.

Камень опять засмеялся.

И выпустил стаю полупрозрачных бабочек, которые, судя по застывшему лику жреца, никак-то в регламент действия не вписывались. Бабочки закружились, завертелись над Стасей.

- И к ведьме-то… к ведьме богиня…

- Знать, ведьма хорошая…

- …ой, чего ты там говоришь! Ведьмы хорошими быть не могут…

Стася и сама не поняла, как спустилась и прошла через толпу – люди спешно расступались, и не нашлось никого-то, кто бы решился заступить ей дорогу.

Кроме князя.

- Что это вообще было? – Радожский вдруг материализовался перед Стасей. – Что вы опять натворили?

- Ничего, - Стася чувствовала себя… немного веселой. И потому поймала особенно крупную бабочку, которую и всучила князю. – Это вам.

- Мне?

- Божественное благословение. Мне кажется, лишним не будет.

- Вы… - Радожский отчего-то покраснел густо-густо. Давление у него скачет, что ли? – Вы… вы не понимаете, что делаете!

- Не понимаю, - согласилась Стася с немалой охотой.

- Вы… совершенно безнадежны!

- Именно, - она кивнула, подтверждая, что так оно и есть. И вторую бабочку сунула Ежи, который, в отличие от князя, сопротивляться не стал. И строить из себя тоже невесть что. Но руку подал. И сказал:

- Думаю, вам стоит отдохнуть.

А то… кто бы знал, до чего тяжелая эта вещь, божественное благословение. По мозгам круче шампанского шибает.

Оказавшись в библиотеке, Ежи испытал преогромное, ни с чем не сравнимое облегчение, будто бы наконец освободился из тисков толпы. И ведь странное дело, люди, словно чуя его инаковость, Ежи сторонились, расступались перед ним, а все одно. Он кожей чувствовал их рядом, и ладно бы только людей, но ведь и мыслишки их, и страстишки, и все-то дурное, мертвое, что есть в каждом.

А в толпе оно будто ожило, зашевелилось, норовя слится одно с другим.

Нет уж… в доме ему поспокойнее.

- Странно это, - почти миролюбиво произнес Радожский, когда Стася поднялась к себе.

- Странно, - Ежи согласился охотно.

Все странно.

И чем дальше, тем оно… страньше? Странней?

И ладонь почесал, которая огнем горела, ибо бабочка, Анастасией переданная, взяла и эту самую ладонь обожгла, а потом огнем же забралась под кожу. И судя по тому, как нервно скребется князь, и ему божественной благодати досталось.

- Я не о том, - он опустился в кресло, сгорбился и голову сдавил ладонями.

- Треснет, - на всякий случай предупредил Ежи.

Вот не то, чтобы он о князе беспокоился. Не хватало еще. Просто… Анастасия расстроится. Она добрая. И жалеет этого вот, проклятого. А Ежи не жалеет, но надо ему придумать, как сладить с проклятьем, которое, встретившись с тонким миром, несколько ослабло, но никуда-то не исчезло. Вон оно, шевелится, растревоженное, копошится, и князь должен чувствовать это копошение.

Но не так, как Ежи.

- Пускай… всем только легче станет.

- Думаешь?

- Уверен, - князь мотнул головой. – Ты вот… ведьму получишь.

- С проклятьем вместе?

- Может, и так… а может… не знаю, я уже ничего не знаю. Только… - он скривился и замолчал. – Меня с детства готовили, что я буду жить вот так… под царской рукой. И от этой руки высочайшей милостью получу названную жену. Какую-нибудь сиротку, из тех, которых каждый год к царице присылают, чтоб воспитали да мужа отыскали. Чтоб крови хорошей, достойной род продлить. И одинокую, чтоб деваться ей от меня было некуда.

Он вскочил, резко, так, что кресло сдвинулось, а оно было дубовым. Ежи вот давече перетянуть хотел к окну поближе, так едва управился.

- Сядь, - присоветовал он. – И успокойся.

Руку тоже почесал. О кота, благо Зверь вновь появился именно тогда, когда в нем нужда возникла, и на колени забрался, потоптался, разминая лапами человеческие ноги затекшие, заурчал. И улегся рыжим клубком.

Князь, как ни странно, послушал.

Сел.

Прикрыл глаза.

Бледное его лицо заострилось, и черты сделались нехороши, болезненны. Проклятье набирало силу слишком уж быстро, и не знать того князь не мог. Не чувствовать. А вот Ежи… он ведь ведьмак, если подумать, и должен уметь ладить с проклятьями. И нынешнее видит преотличнейше, да только видеть одно, а… оно подобно древу, что глубоко пустило корни в человеческое тело, переплелось с собственной энергетической оболочкой князя, и просто уничтожить его не получится.

Точнее получится, но вот уцелеет ли после этого человек…

Нет, иначе надо.

Но как? Ежи пока не знал.

Князь же сидел молча, и не стал возражать, когда на колени ему взобрался круглощекий звереныш. Вот откуда взялся-то?

- Умр, - заурчал Зверь. И котенок подхватил, неожиданно басовитым голосом, просто удивительным для такой крохи.

Был он невелик, как-то весь округл, щекаст и окраса странного, не то серого, не то сизого, с голубым отливом.

- Я почти спокоен, - князь откинул голову, но глаз открывать не стал. – И я тебя ненавижу.

- Ты мне тоже не нравишься, - Ежи решил быть искренним.

- Я-то ладно… а ведьма… знаешь, начинаю подозревать, что даже если мы поженимся, то… смысл?

- В женитьбе?

- Да во всем этом… - он вяло махнул рукой, и ладонь упала, накрывая звереныша, который заурчал еще громче, хотя, казалось бы, куда уж громче. – Вот смотри… дотяну я её до храма. Нас обвенчают. А дальше?

- Дальше?

- Жить нам как? Она меня возненавидит. Я её… тут и проклятья не нужно, сами друг друга поубиваем. Кроме того…

- Жениться ты не хочешь.

- Не хочу, - кажется, искренним быть пожелал не только Ежи.

Котенок, перевернувшись на спину, обхватил лапами ладонь человека и урчание перешло в рычание. А когти пробили кожу, но князь будто того и не заметил.

- Я в последнее время только и думаю, что смысла бороться нет. Когда это вот очнулось, тогда все казалось простым. Понятным. Поехать. Призвать к ответу. Жениться. Снять проклятье и… по обстоятельствам.