Екатерина Лесина - Понаехали!

Срам-то какой.

И спешат втереть в эту вот темную обветренную кожу какую-то пакость. А после другую и третью. Лезут с белилами в серебряной банке.

Самыми лучшими.

- Нет, - тут уж Стасино терпение закончилось. – Никаких белил. И румян. И…

…и не так уж она страшна собой, чтобы нанести государыне глубокую моральную травму. Девицы, как ни странно, спорить не решились.

Платье подали.

Платья.

Холодом опалила шелковая нижняя рубаха. Стася-то и поежиться не успела, как поверх легла вторая, а там и платье, тяжеленная, что броня. На этом вот платье, князем привезенным, - надо будет спасибо сказать, что ли, ибо подобной роскоши в Стасиных сундуках точно не имелось – переливались синим, зеленым цветом драгоценные камни.

Встречают…

Имелись у Стаси сомнения, что даже это вот одеяние, роскошное до отвращения, поможет. Что-то подсказывало, что рады ей не будут.

Совершенно.

И…

…и если вдруг, то что ей терять? Имя? Да, Евдокима Афанасьевича, который на возрождение рода надеется, пусть вслух о том и не говорит, жаль. Но он поймет.

Он понимает куда лучше, чем живые.

И если Стася решит вдруг уехать, то…

…а она уедет.

Решение пришло в тот момент, когда две девицы, пыхтя от натуги, подтащили к Стасе зеркало. Огромное. В тяжелой раме. Такое и мужчинам-то поднять нелегко, а поди ж ты, справились.

- Хороши, боярыня, - сказала старшая, глядя на Стасю почти с удовлетворением, только все одно поморщилась, ибо не бывает у приличных боярынь темной опаленной солнцем кожи. А она взял и от белил отказалась.

Капризная.

Их недоумение, и раздражение, хорошо спрятанное, ибо выучены были девицы отменно, Стася чувствовала. А еще, что рано или поздно, но согласится она и на белила, и на румяна, и на прочие весьма важные для приличной боярыни вещи.

А в зеркале отразилась…

Нет, не Стася.

Не может быть, чтобы вот эта вот кукла, завернутая во много слоев дорогих тканей, Стасей была.

Тогда-то и поняла она, что уедет. Потом. Позже. Когда поймет, что делать с Радожским. И с невестами царскими, ибо смотрины смотринами, но ведь когда-нибудь они закончатся.

И…

- Вы прекрасны, - сказал спокойно Радожский и взгляд отвел, потому как взгляд этот показался Стасе до крайности виноватым. Читалось в нем извечное «но». Прекрасны, но…

А вот Ежи смотрел иначе.

Растеряно.

И обижено. Будто только теперь вдруг взял и увидел её, будто она, Стася, пряталась. А она не пряталась. Она… она себя собой во всем этом не ощущает.

- Это все… - Стася провела ладонью по жесткой от шитья ткани. И показалось, что камни колют ладонь, а золотые нити царапаются. – Красиво, конечно, но… не мое это. Понимаете?

Взгляд Ежи вспыхнул надеждой.

- Я… осознаю, что должна выглядеть соответствующе, но больше всего мне хочется взять и… - Стася не договорила, махнула рукой, позволяя им самим додумать.

Радожский вздохнул.

И рукой руку накрыл.

А Ежи вытащил из-за спины шкатулку. Как шкатулку, была та размером с небольшой сундук.

- Евдоким Афанасьевич велел отдать… это часть, остальное там лежит. Я все собирался показать, но забывал… извини.

Он откинул крышку, и шкатулка полыхнула сиянием драгоценных камней.

- Пусть лежит.

И вновь же, странное дело, там, дома, Стасе случалось разглядывать витрины ювелирных магазинов, не столько любуясь, сколько представляя, что однажды она возьмет и купит себе колечко.

С камнем.

Или подвеску. Или еще что-нибудь столь же ненужное, хоть и красивое.

А теперь вот она смотрела на драгоценности и… и не чувствовала ничего, кроме тоски: не надеть их нельзя, ибо и вправду хороши. А вот не хочется.

- Это фамильные, Волковых, - пояснил Ежи, осторожно вытащив хрупкий, будто изо льда и солнечного света сплетенный, венец. – Тебе к лицу будет…

И к лицу. И к наряду.

Что венец. Что браслеты. Что ожерелье трехметровое, которое на Стасю укладывали аккуратными низками, и она чувствовала себя безумной елкой от этакой непомерной красоты.

- Чем богаче, тем лучше, - поспешил заверить Радожский, который и на драгоценности смотрел с прежним равнодушием. Нет, одобрял, но исключительно, как часть антуража.

- Тогда, думаю, будет совсем хорошо, - проворчала Стася и спохватилась. – А может, там и для царицы найдется… в подарок. А то…

…царица, конечно, женщина важная, но Стасе незнакомая. А отдавать незнакомому человеку котика не хотелось.

Совершенно.

- Найдется, - Ежи усмехнулся, а вот печаль из глаз никуда не делась. И хотелось стереть её. Взять за руки. Сказать, что сама-то она, Стася, нисколько не переменилась. Что не нужны ей ни драгоценности эти, ни наряды… дом вот, что этот, что тот, старый.

Люди, которые рядом.

Ежи.

Она бы сказала. Если бы была одна. Но Радожский, хоть держался в стороне, однако исчезать не спешил. А Ежи… ушел.

- Мне жаль, - тихо произнес князь.

- Мне тоже.

И оба поняли. И… отвернулись, не способные смотреть друг на друга. А еще не способные друг друга отпустить, ибо не позволит Стася ему умереть.

Вот не позволит и все.

Она потянулась было к силе своей, которая молчала, но сила притворилась, что её нет. Не знала, чем помочь? Вот так… даже у ведьм чудес не бывает.

А Ежи вернулся с другой шкатулкой, поменьше, в которой обнаружилась пара тяжелых с виду серег.

- Вот… мне кажется, подойдет.

- Подойдет, - забирая шкатулку, Стася нечаянно коснулась теплой его руки. И сама застыла, испугавшись вдруг этого прикосновения. А потом зачем-то сказала: - Я вернусь. Обязательно.

Ежи склонил голову.

Поверил?

- Я… пойду поищу… с проклятьем, - сказал он зачем-то не ей, но Радожскому. А тот кивнул, но говорить ничего не стал, только опять руку потер.

Ехали.

Молча ехали.

Испытывая невероятную неловкость, которая мешала Стасе заговорить о вещах действительно важных. И лишь урчание Беса, оказавшегося в экипаже, хотя его-то к царице никто не звал, как-то успокаивало, позволяло вернуть утраченное душевное равновесие.

Дворец.

Да, роскошный. Пусть и не настолько, как те, что в Петербурге. Но те Стася только на картинках и видела. А тут… из белого камня сложенный, дворец казался легким, несмотря на обилие башен и башенок, соединенных друг с другом тонкими перекладинами галерей. Укрытый яркой зеленью садов, он тянул острые шпили к небу, к облакам, и почти дотягивался.

- Скорее всего государыня пригласит тебя на свою половину. Мне там находиться нельзя, - Радожский подал руку, помогая выбраться из экипажа. – Ничего не бойся, но и соглашаться на предложения не спеши. На любые… отговаривайся незнанием. Или еще чем-нибудь.

- И что мне предложить могут?

- Понятия не имею, - князь упорно не глядел на Стасю. – Но… государыня – женщина разумная, однако с немалыми амбициями. И потому я не скажу, на чью сторону она встанет.