Екатерина Лесина - Понаехали!

Вот так.

- Тогда… зачем вообще?

- Затем, что это шанс. Им стоит воспользоваться. Я же побеседую с государем… есть о чем, - Радожский поморщился.

- Неприятная тема?

- Неприятная, - согласился он. И хотел бы промолчать, но, верно, испугался, что опять станет тихо и неудобно. – Это… с той вдовой. И с людоловами. Выходит, что они не просто были связаны. При обыске нашли свитки. Списки запретных книг. Не все, но лишь то, что помогло ей управиться с игрушами. При том, что силы в самой хозяйке не было ни капли. Это меня-то и задело… обыкновенный человек сладить с тем, с чем мы столкнулись, не способен.

- Кто-то их дал?

- И не только дал. Научил. И зелье варить, и слово говорить, и… людоловы опять же. Взяли многих…

- И… Соболеву?

Князь покачал головой.

- Боярыня не подсудна.

- Вот так?

- Против неё слово падчерицы, и сама понимаешь… этого мало. Еще холопы… были. Сгинули все, кто при ней состоял. По официальной версии, сбежали, но… я пробовал разные методы поиска.

- Не нашел.

- Не нашел… думаю… если попрошу… ведьмака. Он не откажет взглянуть?

- Не откажет, - идти было вроде бы недалеко, вон, ворота за спиной, а впереди дворец, к которому вытянулась узкая дорожка, кирпичом мощеная. И Стася не спешит.

Радожский тоже не спешит.

Им обоим совершенно не хочется туда, и потому тянут время, цепляясь за этот вдруг разговор.

- Думаю, они все где-то там… если не в поместье, то… получится найти, хорошо. Хоть какие-то доказательства будут. Она… из рода, который ныне власть немалую имеет.

- Тамановы? – предположила Стася. И Радожский склонил голову.

- А… сам… неужели он не верит?

- Странное дело. Сперва, когда говорил с ним, то Соболев зол был несказанно.

- Я заметила.

- Не на тебя. Я побоялся, чтоб он вовсе жену не зашиб… с ним отправился. А он только её увидел, и вся злость сгинула. Наоборот… она в слезы, руки заламывает, что, мол, оговорили от злости и зависти. Он верит. И… - Радожский запнулся.

- Говори уже. Ведьмы виноваты?

- Ведьма. Соболев тебе не друг. Он… дочь до сих пор не простил. Поговаривают, вовсе отсечь от рода хочет, - и кулаки Радожского сжались.

А Стася решилась коснуться его. Осторожно. Успокаивая.

- Может, она его приворожила… Лилечка ведь сказала, что он примороченный.

- Проверили в первую очередь. Я морока не увидел. И ведьмы… я обращался, сказали, что чист. Тут иное что-то… надо бы, чтоб ведьмак глянул… я про них читал. Не раньше. Сейчас. Информации сохранилось немного, но… из того, что понял, то я вижу лишь ту силу, которую пользую сам. Или вот ты. Или он…

- То есть, если приворот сделан на другой, то ни ты, ни ведьмы его не почуете.

- Верно.

Дворец приближался. И более он не казался Стасе ни изящным, ни очаровательным. Белесая мрачная громадина подслеповато взирала на неё. И во взгляде этом не было и тени приязни.

- С людоловами опять же, - Радожский поспешил найти ту тему беседы, которая показалась ему безопасной. – Я кого-то сумел допросить, но большей частью мелочь. А вот те, кто знал больше, вдруг да померли. Взяли и… только и вытянул, что не всех девок они на торг отправляли.

- А… куда тогда?

Стася прикусила губу, мысленно прокляв себя за любопытство. Понятно же, что и тут бордели имеются, которым тоже есть чем за товар платить.

Или…

- А вот то и интересно, что свозили их на Марфино подворье.

- То есть… ты же говорил, что оттуда увозили.

- В том и дело. Одних увозили, других привозили. И прислуга, что в разуме осталась, подтверждает, что время от времени у Марфы появлялись девицы, когда две, когда три, которых она держала наособицу. А потом девицы исчезали.

- Вот так…

- Кухарка упомянула, что аккурат тогда-то появлялся некий гость, которого никто не видел. Точнее гостья, ибо готовить было велено рыбу да молочное, сладкие каши, пироги с ягодой, пряники и прочее. Нет, и мужчины могут быть сладкоежками, но, чуется, права она.

- Но кто…

- Соседи не помнят. Ни экипажей, ничего-то… а ведь должен был бы быть экипаж. Ладно, к самой вдове можно и своими ногами прийти, но ведь девиц-то надо как-то… - Радожский нарисовал в воздухе непонятную фигуру. – Даже, если они замороченные, то… их просто не выведешь. Ночью. Кто-то да обратит внимание на этакое диво. Нет, экипаж был, но… чей и как?

Он задумался.

А теперь Стася видела не только стены дворца, но и чуяла запах его, тяжелый, каменный, застоявшийся. И этот запах пугал, будто… будто был дворец болен.

- Мне все это не нравится, - признался Радожский. – До крайности… я чувствую, что тут больше, чем выгода… игруши эти… кому понадобилось их растить? Для чего? Не для того ведь, чтоб вдову богаче сделать? И людоловы… мне мнится, им позволили работать лишь, чтобы среди прочих девиц, тех, что на невольничьи рынки ушли, иных спрятать… и как-то оно связано с тем, что происходит там.

Радожский кивнул на узорчатую дверь, с которой на Стасю уставились круглоглазые золоченые совы.

- А понять, как, не могу… и государю-то сказать нечего. И что делать…?

- Что ж… может… - мысль показалась вдруг донельзя разумной. – Вы… ты… пригласишь Ежи во дворец?

- Во дворец?

- Сам говорил, что смотрины невест – мероприятие важное. Государственное, - Стася уцепилась за эту мысль. – Следовательно, съедутся все… вот пусть и посмотрит. На всех. Если и вправду кто-то с темной силой балуется, Ежи увидит. А там… там по обстоятельствам.

- Мряу, - согласился Бес, тоже сов разглядывая. И когти выпустил, то ли для устрашения, то ли просто из желания попробовать красоту этакую на прочность.

Глава 41 В которой повествуется о сути проклятий

Глава 41 В которой повествуется о сути проклятий

…у меня такая репутация, что лучше бы мне её вовсе потерять.

Из признания одной ведьмы.

Норвуд, сын Асвуда, чувствовал себя… уязвимым.

Пожалуй.

И чувство это, изрядно позабытое за годы скитаний, теперь не отпускало. Оно возникло в тот момент, когда до него донесся растерянный зов младшего, окрепло на туманных тропах и окончательно обжилось уже после, на ладье. И теперь вот мешало.

Норвуд ходил кругами.

Он пытался стряхнуть с себя тонкие нити этой вот… уязвимости, твердя раз за разом, что ничего-то не случилось.

Не случится.

Не…

- Маешься? – поинтересовалась женщина с рыбьим хвостом в руке. Рыба была вяленою, хвост – изрядно обмусоленным, а женщина доводилась хозяину тещей.

И глядела этак, снисходительно.

Норвуд хотел было рыкнуть, что не её-то дело, но вдруг остановился.

- Маюсь, - признался он. – Неспокойно.

- Из-за внучки моей переживаешь?

Она склонила голову на бок и поглядела так, что… стыдно стало и за свои метания, и за мысли недобрые.

- Дитя. Вернется. Но моя дочь рада не будет. Она уже перебирает женихов.