Сергей Палий - Братство

Таверна замерла.

В тишине еще долго висела последняя нота куклюмберовской трубы.

Бобер, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, срулил за колонку. И покрутил у виска лапой.

А Степан, чтобы окончательно рассеять сомнения, расстегнул жилетку и яростно распахнул на себе рубаху.

Все присутствующие, затаив дыхание, воззрились на его грудь. На ней красовалась переводная татушка с изображением всех братьев. Эту милую безделушку журналисту подарил Эльф.

Тишина провисела еще несколько секунд. Ее разбил чей-то вопль:

— Измена!

Таверна мгновенно превратилась в разворошенный муравейник.

До Степана стало доходить, что сеанс откровения прошел не очень удачно, когда обиженный в лучших чувствах Генагог снял с рога уцелевший хэт и попытался им вскрыть себе вены.

— Не могу, — бормотал бес, с остервенением пиля конечность тупой железякой. — После такого выступления он ведь мне, как… брат.

Правда, другие бесы родственных чувств Генагога не разделяли. Оскалившись и расшвыривая в разные стороны людей, они двинулись к сцене.

— Мох останется доволен! — хрюкнул кто-то из толпы. — Берем живым, ну или хотя бы полумертвым. Награда больше будет!

Степан, сообразив, что его сейчас будут бить, схватил остатки гитары и начал за басовые струны раскручивать их вокруг себя наподобие вентилятора. Первые бесы не успели среагировать и оказались на полу с обломанными рогами. Вторая волна отступила. Краснорожие достали винтовки, стреляющие мини-трезубцами и дружно щелкнули затворами.

Первые снаряды просвистели над головой журналиста, и он машинально присел. Швырнул в толпу микрофонную стойку, отступил в глубь сцены.

— Умирать, так с музыкой! — крикнул бобер и покатился между наступающими бесами, кусая и сбивая их с ног. — Стёпка, сигай в окно, прикрою! Я там щеколду подгрыз!

Воодушевленные смелым поступком бобра, люди вооружились досками, кружками, недоломанными табуретками и двинулись в атаку на нечисть.

Поднявшийся от выстрелов дым и сыпанувшая с потолка штукатурка за полминуты превратили кабацкую драку в жмурки. Отовсюду слышались визги, крики, разноязычная брань и звон стекла. На расстоянии вытянутой руки уже ничего не было видно.

Размахивающего мухобойкой Степана кто-то внезапно взял за шкирку и поволок в сторону. Спотыкаясь, журналист попробовал вырваться, но хватка была крепкая. Тогда он изловчился и кусанул противника за палец.

— Едрена кочерга! — взревел Генагог над ухом. — Совсем осатанел? Не рыпайся, сейчас я тебя в укромное место спрячу. Аранжировщик хренов.

Степан сбивчиво извинился. Генагог бросил его в дальний угол таверны и забаррикадировал столами.

— Вроде заныкан, — удовлетворенно кивнул бес. — Жди здесь, бобра пойду притащу.

Он растворился в дыму.

Не успел Степан прийти в себя, как дверь в таверну с треском отворилась. Сразу стало светлее. Часть дыма улетучилась, пыль стало постепенно выдувать сквозняком. Бесы и люди отпустили друг друга, удивленно обернулись, разглядывая вошедшего.

На пороге стояла тетя Эмма.

Горгулья осмотрела таверну, оглушительно чихнула и достала початую бутылку «Джонни Уокера».

— Напылили, — проворчала она, отхлебнув виски. Взгляд горгульи остановился на притаившемся за грудой столов Степане. — Так, начнем с тя. Кхе-кхе… Вижу, в армии ты не служил и приказы исполняешь плохо.

— Почему? — не понял журналист.

— Он еще Спрашивает! — тетя Эмма хлопнула крыльями. — По-твоему, в данный момент ты замаскирован, как стелс-невидимка и находишься под охре… кхе-кхе… хренов ларингит! Думаешь, ты сейчас находишься под охренительным прикрытием, да?

Степан смутился.

Тетя Эмма снова чихнула и перевела взгляд на бобра.

— Просила же оружие вычистить и вернуть. Ох, не говори мне, что вы весь арсенал растеряли!

— Хорошо, я промолчу, — пожал плечами Куклюмбер.

Горгулья сердито посопела.

— Где же, япона сковородка, ваши друзья? А? Может, их уже понасаживали на вилы?

— Их тут нет, — покачал головой журналист. — Они не захотели вернуться в строй.

— Хм, — тетя Эмма задумчиво повертела бутылку с виски в когтях, — я была лучшего мнения о вашей шараге… Ну да ладно. А ну-ка, личный состав, па-а-адъем!

— А чего это ты тут развыступалась? — запоздало возмутился кто-то из бесов. — Ты чего вообще тут себе позволяешь, крылатая? Арестуем и в кутузку посадим! Или съедим.

Горгулья выискала глазами смельчака.

— Понимаешь, касатик, — объяснила она, — восемь тысяч моих родственников, которые только что заняли деревню, сказали мне, что я вправе наплевать на ваши макушки с высокой колокольни. И мне за это ничего не будет.

После этого заявления бесы попытались улизнуть через черный ход, но тут же получили по рогам от штурмового отряда горгулий. Чертыхаясь, откатились назад.

Из толпы выбежал Куклюмбер и храбро крикнул:

— Ну что, рогоносцы, взяли? Ха! Я еще и за пиво не стану платить и…

— Так, — прервала его тетя Эмма. — Всем слушать сюда. Кхе-кхе… Поступим следующим образом. Бесы, независимо от звания, марш в подвал! Если не хотите осложнений, конечно. Люди — на выход. Вы двое, — обратилась она к журналисту с бобром, — идемте-ка со мной. Моха будем брать. Только предупреждаю: абсолютная тишина и конспирация. Ясно?

Степан понимающе кивнул и внезапно почувствовал во рту привкус горечи. Тот самый — лживый и предательский.

— Тетя Эмма, — робко сказал он, собравшись с духом, — мы облажались и вообще вели себя не как настоящие разведчики. Но можно одну просьбу? Разрешите взять вон того беса с тарелкой на роге? Он из всей своры — самый человечный.

Генагог смутился и покраснел настолько, насколько это возможно для существа с красным оттенком кожи.

Тетя Эмма уставилась на Степана:

— Сдурел?

— Нет. Он меня в бою спас. А до этого напоил немного.

Горгулья зловеще встопорщила крылья, осушила бутылку и тихонько заворчала себе под нос. Затем сипло вздохнула и повернулась к Генагогу.

— Шустрый ты, бесяка, я погляжу… Уже и протеже себе состряпал! Давай уж, отделяйся от красной массы. С нами пойдешь. Но если хоть косо глянешь… кхе-кхе… я те лично клизму со святой водой в одно место вдолблю.

Тетя Эмма в последний раз оглядела таверну.

— Так, здесь вроде разобрались. Те, которые за нас, пожелайте нам удачи, что ли… Те, которые против, трепещите и умоляйте о пощаде. Вроде бы ничего не перепутала.

— Простить, что перебивать, — на ломаном русском обратился к горгулье жилистый крестьянин. — Мы очень буйно извиняться, но просто хотеть знать… Вы за кого вообще?

Тетя Эмма резко развернулась на пороге.

— Те что, туземец, подарить коробку шоколадных конфет и мягкую игрушку, чтоб ты понял, что мы за добро? — Горгулья всплеснула крыльями. — Обалдеть! За кого я? Надо же…