Андрей Хуснутдинов - Дни Солнца [litres]

Официально балаганчик назывался «Резиденцией № 3», но был так невелик, что совершенно терялся в череде прибрежных коттеджей и никто не называл его резиденцией, а только балаганчиком – в честь прежнего домовладельца, не то комедианта, не то циркача. Александр еще называл балаганчик «отдушиной», потому что сбега´л сюда после участившихся размолвок с матерью; «отдушина» эта тем не менее была подразделением Дворца, с периметром охраны, полосой отчуждения и постом.

Запершись, он было взялся напиться пивом, но осилил только бутылку. Солнце жгло волны, отраженный свет резал глаза, в небе не было ни тучки, дул ветер, временами заглушавший шум моря. Через час позвонила Государыня, и усилия, которых ему стоило спокойствие при ответах на ее вопросы, совершенно опустошили его. Он заснул на оттоманке в мансарде и проспал до самой ночи.

Очнулся он с головной болью и с отвратительным привкусом во рту. Было душно – кто-то закрыл дверь на балкон, – он отлежал себе руку и, когда поднял ее, чтоб посмотреть на часы, не на шутку испугался, увидев, как что-то чужое, бледное вползает на грудь.

Выйдя на балкон, он разминал руку. Свет фонаря с крыльца падал на пляж и на прибывающий свинец волн. Он смотрел во тьму, где по пепельной кромке воды вспыхивал глазок маяка, и ему мерещилось, что в шуме моря, этого невидимого чудовища, он различает чей-то голос. «И – слава богу, – думал он, вспоминая о ней и даже подразумевая за шумом волн ее голос. – Слава богу. Нет, так нет». Недавнее чувство счастья теперь виделось ему издыхающим животным, которое шептало, что он обманывал себя. Сонная одурь миновала, и, размяв руку, он пошел на берег. Так, ни о чем не думая – грохочущая тьма моря топила мысли, – он бродил вдоль воды, однако первое же забрезжившее намеренье – не остаться ли в балаганчике до утра? – погнало его прочь, он вернулся в дом и сказал камердинеру, что сейчас же, не медля ни минуты, едет обратно.

Во Дворце он сразу отправился к ней . В начале двенадцатого Иван должен был спать, и никого, кроме дежурного и сиделок, в госпитале не могло оказаться.

– Тише, ради бога, – шепотом предупредил Александр рапортующий возглас санитара, поднялся на второй этаж и, миновав нишу с пальмами, приоткрыл дверь третьей палаты.

В большом зале горел один ночник у кровати. Александр, стараясь не показываться из темноты, прошел к кругу света, к дальней стене, где сиделка кормила с серебряной ложечки ее .

Взволнованный, он опомнился, когда сиделка потянулась ложкой к тарелке и ложка стукнула. Александр смотрел на сиделку и ждал, когда она обернется к нему. Но женщина не слышала его. Как ни в чем не бывало она продолжала зачерпывать ложкой в тарелке и, точно просфору, вкладывать кашу в рот девушке. Нахмурившись, Александр наблюдал уже не за девушкой, а за сиделкой. Он хотел уйти, но замер, поняв, что девушка глядит на него. Утомившись, та отвернулась от сиделки, и невидящий взгляд ее устремился ему в грудь, куда-то в солнечное сплетение. Сиделка обернулась и тоже слепо смотрела на него. Александр, выдохнув, вышел из палаты, почему-то свернул в зимний сад, заплутал между мохнатыми стволами в кадках, продрался через пальмовые листья обратно и, убрав руки от головы, с трудом мог поверить, что уже ничто не мешает идти.

Дверь садовничьего коттеджа была распахнута.

– Магда, – позвал он с порога.

Ответа не было. Он позвал еще раз, тише, вообразив отчего-то, что сейчас увидит кровь, и, злясь на собственный испуг, пошел в комнаты. Постель в спальне была разворочена так, будто в нее бросили гранату, на полу валялось зеленое платье. В столовой был накрыт ужин, пахло вином, горели свечи, выдернутые из подсвечника и прикапанные прямо к столу. Александр вернулся в спальню. Тут слышался какой-то дробный звук. Чувствуя, как кожа начинает двигаться на голове, он посмотрел на платяной шкаф, дрожавший, будто при легком землетрясении, поднял голову и отпрянул.

На крышке шкафа сидела Магда. Ее трясло от беззвучного, задавленного смеха. Согнувшись в три погибели, но все равно задевая макушкой потолок, голая, она таращилась на него сверху, и пьяное, налитое кровью лицо ее было страшно, как маска.

Выспавшись днем, Андрей не мог уснуть ночью, поэтому позвонил на Факультет – сначала Марте, сказав, что едет, затем Йо, чтобы тот сделал подборку архивных файлов по Фантому.

– Полный парад! – закричал Йо, дурашливо жмурясь при виде его опухшего лица и платка в руке.

Жестом Андрей остановил Марту, вставшую из-за стола. Йо был в своей куртке с капюшоном, под которой виднелась рубашка с бабочкой, верхней пуговицы на рубашке уже не существовало, и бабочка вот-вот могла слететь. Андрей зашел в ванную ополоснуть лицо. Когда он вернулся, Марты в гостиной уже не было, а Йо вытряхивал в свою чашку остатки коньяка.

– Это тебе, капитан-майор, – с серьезным видом произнес Йо и поставил перед ним чашку.

Андрей молча выпил.

– Долбанули они тебя хорошо, – сказал Йо.

– Кто? – не понял Андрей.

– Ты и сам знаешь, что долбанули они тебя хорошо.

– Говори нормально, прошу тебя.

– Ладно. – Йо постучал по кофейнику ногтем. – Смотри. Допустим, мы совершим открытие, которое приведет нас к автобусу. Это почти невозможно, но – допустим. Затем мы выдергиваем из толпы кого-нибудь, припираем к стенке, и он рассказывает нам все от альфы до омеги. Это уж невозможно наверняка, но допустим и это… Следишь, майор? Дело завершается судом – да? – и с чем мы в результате остаемся? Ну вот скажи мне: с чем?

Андрей пожал плечами.

– Ни с чем! – захохотал Йо. – В лучшем случае возвращаемся к точке, с которой начали, а в худшем дело попадает в кассационный департамент.

Андрей отставил чашку.

– Ты хоть сам понимаешь, что несешь?

– Я несу… во‐первых, я говорю, что если так… лично вести следствие, то мы никуда не приедем. Во-вторых, сейчас нужно заниматься не архивом, а поисками смысла, что ли. И не кривись. То, куда ты собрался идти, и к тому ж в интересах не столько дела, сколько собственной биографии – уж прости, – это болото. А другой идеи у тебя нет.

– Ничего не понял. Ни единого слова.

– Потому что, как за красную тряпку, ухватился за своего Фантома и ни о чем другом знать не хочешь.

– Ну тогда предложи что-нибудь.

– Я здесь не в своем праве.

– Тогда вот тебе мое право – архив.

С заложенными за спину руками Йо подошел к окну и, как будто забыв о разговоре, что-то разглядывал в щель между гардинами. Его замысловатая курточка дыбилась между лопаток.

– Ну как ты не поймешь, – обернулся он. – Ведь это, говорю тебе, – болото, тупик. Да, когда я талдычу про кассационный департамент, я знаю, что… – Он взял из кармана сигарету и потряс ею. – Ты задумывался хотя бы, зачем вообще стало нужно натягивать судебную реформу на этот департамент?