Андрей Хуснутдинов - Дни Солнца [litres]

Она сбежала в вестибюль и снова споткнулась, как перед преградой: за директорским столом сидел молодой, лет двадцати пяти, модно стриженный человек в дымчатом костюме. Он держал возле уха квакающий транзистор, не слышал ее шагов и ужасно смутился, когда Диана встала перед ним руки в боки.

– Добрый день! – приветствовал он ее, выключив радиоприемничек и вскочив со стула.

Диана поморщилась: приветствие его было таким громким, будто она еще не вышла из коридора, но смутилась еще больше, когда, взглянув в его чистые глаза, поняла, что он смотрит не на нее, а именно в коридор. Горлом при этом молодой человек продолжал вторить мелодии и, несомненно, был уверен, что Диана не слышит его.

– Эй, – осторожно позвала она.

С улыбкой, какой обмениваются владеющие общей тайной люди, молодой человек вышел из-за стола, кивнул Диане (в ее направлении), пустым окнам с рассевшимися на рамах воробьями и поставленным голосом объявил во всеуслышание:

– Я здесь!

Выходка его, наверное, хорошо смотрелась бы в начале пьесы, но тут, в пустом вестибюле, он походил на помешанного. Диана уже не сомневалась, что он не видит ее (не хочет видеть, притворяется, как те два попа, – какая разница) и не увидит, даже если она подойдет и стукнет его по лбу. Поразило ее другое: что, если все они – и попы, и этот франт, и Хирург – в самом деле видят не то, что она? Что, если идет спектакль, в котором она выхватывает только отдельные куски и таково условие постановки: прерывность? Что в таком случае это за спектакль? И в чем смысл действия, если его стараются не столько показывать, сколько прятать?

Она обошла молодого человека и встала на крыльце. В спину ей падали громкие, взвешенные слова:

– …простите, но это бессмысленно. Быть здесь и не сделать ни шагу… Это, если угодно, подвигает нас в другую сторону.

– Это в какую? – раздался голос Хирурга.

Обернувшись, Диана увидела, что тот стоит возле стола.

– Вы… вы сами знаете, – ответил молодой человек, пятясь в угол.

Лицо его шло красными пятнами. Оказавшись в углу, он с облегчением, как в укрытии, приложился ухом к стене.

– Хорошо. – Хирург отодвинул радиоприемник. – Я так понимаю, ждете вы много чего, но чего – не знаете сами. А раз так, можете поверить: на самом деле не ждете ничего. Неопределенности вы не терпите…

– Нет… я… – сконфуженно замялся молодой человек. – Ну, вы же понимаете…

Хирурга, по всей видимости, он мог только слышать и, обращаясь к нему, смотрел то в коридор, то в окна; когда же говорил Хирург, взгляд молодого человека стрелял по всему вестибюлю, словно защищаясь от удара, он поднимал руку к подбородку, и под мышкой у него вырисовывалась угловатая выпуклость кобуры.

Хирург вдруг посмотрел на дверь. Диане показалось, он что-то сказал.

– Что? – спросила она.

Хирург произнес тоном доброго известия:

– Птицы.

Оглянувшись, она увидала за калиткой трех полицейских и с ними человека в штатском, с табличкой на лацкане пиджака; человек этот что-то говорил стражам порядка, и те, как один, с подчиненным видом слушали его.

Из окна на втором этаже вдруг послышался телефонный звонок. Чуть запоздав, трель рассыпалась эхом в глубине дома. Диана снова посмотрела на Хирурга. Тот пожал плечами. Звонок прозвучал опять, и, более не колеблясь, скорым шагом она пошла на второй этаж. Из лестничного пролета выпорхнул воробей и с чириканьем, бросаясь от стены к стене, устремился по коридору впереди нее.

– …Да! – выдохнула она в трубку, после того как ворвалась в комнату кастелянши и чуть не упала, запнувшись за тумбочку с телефоном. – Да, слушаю!

Из трубки раздался голос, просивший кого-то подойти.

– Алло… Алло-оу! – всплыл уверенный, немного задохнувшийся баритон. – Слава богу, хоть слышать-то вас мы можем.

– Кто это – мы?

– Вы хорошо себя чувствуете?

– А вы?

– В каком смысле?

Диана согнула и разогнула ушибленную ногу.

– Кто это – вы?

– …Послушайте, – после паузы, покровительственным тоном обратился к ней совсем другой голос. – Я не знаю, сколько у нас еще времени, и прошу не задавать лишних…

– У кого – у нас? – перебила Диана. – И сколько вас там?

– Шабер, к вашим услугам, – представился голос.

– Полковник? – усмехнулась Диана.

– Капитан-лейтенант.

– Значит, так и запишем: военно-морской флот. А что вам нужно в детском саду?

– Ваша помощь… – В трубке прошуршал посторонний шепот. – Диана… Да.

Взяв телефон, она подошла к окну. Шабер что-то сказал, но она не слышала его, держа трубку слишком далеко от уха.

– Ого. – Она провела пальцем по оконному стеклу. – Внизу повылетали, а тут…

Комната кастелянши была над вестибюлем, и, казалось бы, окно, пусть открытое, должно было тоже разбиться, однако стояло целехоньким, в сухих разводах после дождя.

– Черт! – донеслось с улицы. – Идиоты!..

Диана поглядела вниз и увидела, как человек в штатском, тот, что был с полицейскими, сорвал с пояса одного из них дубинку и бросил об асфальт. Дубинка подпрыгнула. Человек пинком отбросил ее и постучал костяшками пальцев по почтовому ящику, под которым, как видно, подразумевал головы, украшенные фуражками такого же синего цвета.

– Диана? Диана? – квакала трубка голосом капитан-лейтенанта Шабера.

Она притворила окно.

– Да.

– С вами не соскучишься…

– Бросьте.

– Что?

– Или мы говорим на равных, или я…

– Хорошо, ладно, – великодушно согласился Шабер. – Расскажу, что знаю… И вот вам сразу, если угодно: вы уже внутри этого.

– Чего?

– Сами знаете.

На первом этаже хлопнула дверь.

– Скажите, – спросила Диана, оглянувшись, – а этот молодой человек… ну… там, внизу… он тоже внутри?

– Конечно.

– Это ваш человек?

– Да.

– Но в ваши тайны – ни-ни?

– Этот человек, вы, Диана, и даже я – все мы участвуем только в одной части… операции.

– А он преступник?

– Нет, что вы.

– Да я не о том… Он, он – вы понимаете? – он – преступник?

– Он … – неуверенно повторил капитан-лейтенант. – Кто – он ?

– А если не знаете – чего тогда вам от него нужно?

– Диана, вы… скажем так: пока что вы на обратимой стадии присутствия. То есть можете уйти просто так. Взять и просто уйти.

Она привалилась к стене.

– Вы не ответили.

Шабер прокашлялся.

– А можно вопрос?

– О чем?

– О статистике, скажем. Скажите, если, например, в роддоме города N в течение суток стали бы принимать роды младенцев одного пола, это показалось бы вам странным?

– Показалось бы. И что?

– А если бы что-то подобное стало происходить во всех роддомах, и не в течение суток, а месяца? И если бы все младенцы были голубоглазы?

– Постойте. У нас что-то не так со статистикой?