Татьяна Млынчик - Ловля молний на живца [litres]

На репу группы «Игрушечная боль». Она никогда не была на настоящей репетиции. Ванечка играл на гитаре, но группу собрать ему так и не удалось, и Маша лишь слышала отголоски историй, декорациями которых выступали репетиционные базы. Самая дешевая и злая в народе звалась «Леннаучфильм» и находилась в заброшенном здании бывшей советской киностудии на Обводном канале. За пару сотен на несколько часов снимали комнатушку с обитыми яичными коробками для звукоизоляции стенами. В каждой каморке стояла барабанная установка, имелось музыкальное оборудование. Микрофоны, тарелки для ударных и прочее давали за отдельную плату. Маша слышала от знакомых девчонок о том, как они тусовались на точках во время репетиций разных групп, и, конечно, ей тоже жуть как хотелось побывать на точке, собственными ушами принять разрывающий перепонки барабанный стук, посмотреть, как прямо из воздуха сочиняются треки, причаститься к сакральному процессу. Шалтай писал музыку для своей группы сам, о чем с чрезвычайной важностью вещал в моменты благодушного настроя. Маша размышляла о его многогранной природе: пишет музыку, играет на гитаре, работает на помойке по ночам… Какая пропасть разверзается между ним и ее плоскомордыми одноклассниками, которые только и умеют, что пить водку во дворах и визгливо ржать. Парни из университета, судя по их видку и повадкам, уже окукливались в спецфаках, были без пяти минут мини-мужиками. Пара лет, и вот он карманный обыватель: ходит в контору, зевает в торговом центре в выходные, строит дачу на плешивом клочке земли и смотрит юмористическое шоу под пивасик. Машу от всего подобного тянуло блевать. Шалтай же был квинтэссенцией инаковости. И его грубость, даже подлость тоже были диковинными отличиями, частью гипнотического узора его сущности. Жилками редчайшей породы.

Вечером мама, устроившись на застеленной кровати, подперев спеленатую эластичным бинтом ногу подушками, окликнула Машу:

– Посиди со мной. – Она похлопала рукой по покрывалу.

– Как нога? – спросила Маша.

– На лыжах этой зимой вряд ли кататься поедем. – Мама потерла рукой бинт, из-за которого нога напоминала конечность мумии. – А я посекретничать хотела, – она прищурилась, – у тебя, говорят, мальчик завелся.

– С чего ты взяла? Нет, – автоматически соврала Маша.

– Тетя Оля видела тебя с мальчиком на Невском. За руку тебя держал. – Она лукаво склонила голову.

– Это так, – смутилась Маша, – ерунда.

– Точно? А то нам с тобой ведь сейчас мальчики никакие не нужны. Время сосредоточиться на учебе.

– Ты ведь с папой встречалась еще в одиннадцатом классе, – нашлась Маша. Хотелось поскорее отвязаться от мамы, но чувство вины за казус с занавесками пригвоздило ее к поверхности кровати.

– Тогда не выгоняли из институтов так кровожадно. У папиного коллеги сына в прошлом году отчислили, потому что он матом на лестнице, там, у себя в главном здании, ругался. Теперь гораздо строже. А первый курс – он самый сложный. Физику одну сдать чего стоит.

Маша водила по покрывалу рукой и на маму не смотрела.

– Не согласна? Я же чувствую, что у тебя не учеба в голове последнее время.

– Если честно, я и не уверена, что хочу туда поступать. – Маша посмотрела в окно.

– Как? – Мама слегка приподнялась на руках. – Ты ведь уже, наверное, поступила. Хотелось бы так думать.

– Юля вот год работать собирается. Многие как бы… Берут перерыв.

– Не городи ерунды. – Она махнула рукой. – Юля твоя потом окажется на бирже труда, посмотришь.

– Она уже работает! Что в этом плохого-то?

– Потому что прекращать учебу нельзя. Обратно не влиться. Будешь кассиршей в «Пятерочке» работать.

– Я даже толком не знаю, кем быть хочу.

– Знаешь. Инженером. Как мы все. Тут и вариантов нет. А кем еще? Менеджером? Или юристом каким-нибудь? Так этих гуманитариев как собак нерезаных…

– А что если, – Маша поднялась с кровати, – я не такая, как вы?

– В каком плане? Ты что же… Хочешь на улице остаться? Маша, брось эту ерунду. Равняешься на каких-то неблагополучных детей… Потом поймешь. Когда студенткой станешь.

– Да я уже понимаю. Что там будет? Пять лет учебы, а потом работа в проектном институте? Работа-дом? Я этого не хочу. Совсем. И знаю это уже сейчас.

– Без высшего образования ты ничего не добьешься! Это ежу понятно. Вот получи его для начала, а потом гуляй хоть на все четыре стороны! – Мама злобно взяла пульт от телевизора и стала щелкать каналы. – У всех дети только рады поступлению, не могут дождаться начала студенческой жизни. А тебе это по барабану? Думаешь, ты отличаешься от других? Я это давно заметила. Так вот, что я тебе скажу: это очень гордая мысль, Маша. Помнишь дядю Женю Линковского? А? Он у нас тоже был творческой личностью, а-ля вы все плебеи. И где дядя Женя сейчас? Торгует в секонд-хенде, вот где!

– А что в этом плохого? Что плохого, если ему так нравится?

– Нравится? Это тебе сейчас легко говорить, когда ты сидишь в квартире, ездишь в машине, на которые твой папа пахал много лет, и ни в чем не нуждаешься. Ты что, хочешь все папины усилия пустить псу под хвост?

– Не хочу я ничего пускать… – Маша отскочила к двери, – я не буду больше это обсуждать! – Она выскочила в коридор и хлопнула дверью своей комнаты. Бросилась на кровать, схватила фиолетовую лису и уткнулась в нее лицом. Скоро Маша увидела, что пластиковые глаза лисы расплавились и поплыли, превратившись в две жидкие вонючие слезины. Она опять излучала проклятый ток!

– Чем это воняет? – Папа резко раскрыл дверь в ее комнату. – Ты что-то жжешь?

Маша обратила на него красное распаренное лицо. Он присел на корточки возле розеток.

– Проводка, что ли, горит? Канифолью какой-то тянет.

– Когда я вошла, тут уже так пахло. – Маша сунула лису под подушку. Белый след глаза мазком прошелся по краю наволочки.

– Сейчас проверю розетки. Слушай, не злись ты на маму. Она нервничает! Мы два года ждем твоего поступления, а ты тут заявляешь, что учиться передумала. Не говори об этом хотя бы вслух.

– Пап, она меня спросила, я честно отвечаю, что думаю. Что я, врать должна?

– Может, промолчать стоило бы. Зачем накалять атмосферу? Маму драконить… Она же только из больницы. И потом, все эти твои идеи – действительно туфта.

– Спасибо, пап, на добром слове.

– Мань, ты не смыслишь, о чем говоришь. Хочешь, я расскажу пару историй о людях, которые после школы стали работать, как ты хочешь… И что все-таки… Чем тут так воняет? – Он пристально посмотрел на Машу.

– Не знаю.

– С тобой точно все нормально? Больше не заикаешься? Завтра едем на прием к Ивченко.

– Зачем?

– Хочу разобраться, почему заикание возобновилось, – с этими словами папа вышел.