Генри Олди - Рассказы ночной стражи

— Ребёнку они тоже рисовали лицо?

— Зачем? Дитя имело своё собственное.

— Кто ещё, кроме вас, посещал семью каонай ?

— Слуга господина Рэйдена. Это началось раньше, с тех пор, когда он ещё не поступил на службу.

— Вы говорили с ним о причинах его приязни к этим отшельникам? Насколько мне известно, безликие редко встречаются, а ещё реже живут вместе. Ходят слухи, что на Хоккайдо в горах есть целое поселение безликих, куда не заглядывают местные жители, но я не верю в это. Людям свойственно доверяться вымыслу, а климат на Хоккайдо слишком суров, особенно в горах.

— Однажды слуга господина Рэйдена сказал мне, что эти безликие воскрешают для него легенду его родины.

— Какую же?

— Доблестный самурай Марусари Дего был беден, семья Сегуро не хотела отдать за него свою дочь. Самурай отправился воевать, прославился, разбогател и вернулся домой, но его невеста волей отца вышла за другого. Самурай умер от горя, его возлюбленная умерла тоже. Это очень грустная история [10] Настоятель Иссэн пересказывает легенду о трагической любви Диего де Марсильи и Исабель Сегуры из Теруэля. В изменённом виде эта история описана в «Декамероне» Бокаччо. Есть предположения, что Шекспир, автор «Ромео и Джульетты», тоже знал о влюблённых из Теруэля. , Сэки-сан.

— Не вижу ничего общего.

— Слуга господина Рэйдена сказал мне, что глядя на пару безликих, он размышляет, как сложилась бы судьба несчастных влюблённых, умри они и воскресни — париями, отверженными. Полагаю, он знал о прошлой жизни этих каонай больше меня.

В храме зажигали фонари.

Слышались крики, Мигеру различал звонкие голоса послушников и хриплый, дребезжащий от старости голос бонзы . Сам того не замечая, Мигеру сейчас звал настоятеля так, как было принято на родине капитана «Меча Сантьяго» [11] Бóнза ( искаж. яп . бо дзу) — главный монах в храме, настоятель. Европейцы называли бонзой любого буддистского монаха. От волнения Мигеру пользуется привычным ему словом. . Возможно, знание местного языка покидало его, вытесняемое жарким, как кипяток, возбуждением. А может, Мигель де ла Роса, убитый и погребённый, карабкался наверх из своей могилы, белый от ярости, и горе тому, кто встанет на пути у обезумевшего мертвеца!

Хижина, где отшельничала семья безликих, располагалась дальше, за рощей. Но Мигеру не сомневался в том, что послужило причиной переполоха в храме. Рассчитывать, что старик-настоятель успеет к хижине быстрее, чем Мигеру, было глупо; рассчитывать, что монах сможет помочь несчастным каонай , было глупей глупого.

Мигеру ускорил шаг, затем побежал.

Обледенелая тропинка выскальзывала из-под ног. Луна плясала на горбах сугробов. Снег хлестал в лицо, застил взор. Не останавливаясь, Мигеру зажал клюку под мышкой, выхватил из котомки маску карпа, натянул на голову. Нет, он не ждал, что служебная маска остановит убийцу, заставит одуматься. Медь тонкая, непрочная, но хоть какой-то шлем лучше никакого. Отверстия во лбу карпа — а не в рыбьих бельмах, как полагали многие — мешали свободе взгляда. Ничего, сойдёт. Со времён прошлой жизни Мигеру знал: зрение в бою — всего лишь подспорье, одно из многих качеств бойца. Незабвенный дон Карлос, мир его праху, носил очки в оправе из китового уса, что делало дона Карлоса похожим на доктора с клистирной трубкой наготове. Но учебная рапира с пуговкой на конце выбивала пыль из нагрудника дона Мигеля в любой момент, когда дону Карлосу того хотелось.

Шлем, размышлял Мигеру на бегу. Каска с гребнем и загнутыми полями. Шпага из толедской стали. Кинжал с гравировкой по клинку. Колет из бычьей кожи. Вместо этого — тряпки, маска, клюка. Я не должен думать, что бог несправедлив ко мне. Напротив, божье милосердие безгранично. Иные мертвецы сражаются, одетые в саван, и гнилое мясо свисает с их костей. Мне достался крепкий парень, а главное, молодой. Тот я, который стоял на палубе «Меча Сантьяго», уже задыхался бы от бега. Колотьё под рёбрами свело бы меня с ума. Да, ещё колени, больные колени. Мне повезло, хоть в чём-то мне повезло.

Бамбуковая роща качалась вокруг него.

Скоро. Вот-вот.

Сначала он споткнулся о тело. Мужчина лежал на краю рощи, нелепо подогнув ногу. Дальше, у хижины, спиной к Мигеру, стоял убийца с мечом в руках. Путь ему преграждала женщина с деревянной лопатой. Лицо женщина утратила вместе с прошлой жизнью, но бешенство, коверкавшее черты каонай — скорее змеиные, чем человеческие — ясно говорило о том, что убийца войдёт в хижину, только переступив через женский труп.

Вслед за настоятелем Мигеру звал безликих обитателей хижины Первым и Второй. Но он знал о них больше монаха. Это они подобрали Мигеру вскоре после фуккацу , постигшего Мигеля де ла Роса. Вернее, он сам выбрел к хижине: полный ужаса, не знающий языка, вне себя от трагедии, выпавшей на его долю. Ичи и Ни учили его разговаривать так, чтобы окружающие понимали Мигеру; учили прятаться и кланяться, терпеть унижения и сносить побои. Делились едой и одеждой, лечили от лихорадки. Когда родился ребёнок, Мигеру носил Китаро на руках. В случайных разговорах он услышал настоящие имена безликих — те, какие они носили до своей смерти — и сперва ничего не понял, потому что не разбирался в здешних реалиях. Но вскоре он догадался, а там и уверился: до фуккацу Ичи был женщиной, а Ни мужчиной. Как они умерли и возродились, сменив пол на противоположный, Мигеру не знал. Среди безликих считалось безнравственным спрашивать о таком.

Когда Мигеру принял решение стать слугой дознавателя, они не отговаривали его.

Раньше он предполагал, что в прошлой жизни Ичи был простолюдинкой, а Ни — самураем, возможно, знатным. В зимней ночи под холодной луной, видя, как женщина держит лопату, Мигеру убедился в собственной правоте. Петляя меж стволов бамбука, он видел, что убийца шагнул вперёд. Кажется, его не интересовала хижина и плачущий ребёнок внутри. Лопата? О да, читалось в позе убийцы. Так даже лучше, гораздо лучше.

— Я здесь! Дождись меня, malparido [12] Ублюдок, сукин сын ( исп .). !

Убийца обернулся через плечо.

Служебная маска? Жалкая клюка? Решимость? Огни в храме? Вопль, превращённый маской в глухой рёв? Голоса послушников за рощей? Что бы то ни было, но убийца кинулся прочь и растворился в тенях.

Мигеру его не преследовал.

— Он оставил женщину у вас в храме?

— Нет, Сэки-сан. Я уговаривал его сделать это, но он сказал, что боится за жизнь Ни. Убийца может вернуться, сказал он. Я не стал спорить. Он оставил только ребёнка. Я согласился взять дитя на попечение, и он ответил, что доверяет мне.

— Тело Ичи?

— Слуга господина Рэйдена унёс тело. За ним последовала женщина. Не думаю, что она понимала, что делает. Она просто подчинялась его приказам. Сохрани она рассудок в полной мере, и мы бы не заставили её покинуть ребёнка.