Генри Олди - Рассказы ночной стражи

— Я велю, чтобы его привели сюда.

Я не поверил собственным ушам.

«Он не в себе!» — мысленно воскликнул я.

Прав Цуиёши. Пригласить в дом безликого? В заветную комнату, где хранится наследие предков?! Наша семья — другое дело; мне каонай положен по службе — хотя я до сих пор и не знаю, зачем. Но даже мы не пускаем его в дом, Мигеру живёт в сарае. Неужели сенсей и впрямь повредился рассудком?

Призвав слугу — того, что принял у меня плети — Ясухиро отдал ему распоряжение. Слуга был в смятении — а кто бы не был?! — но возразить не посмел. Пока мы ждали его возвращения, сенсей заварил свежего чаю и налил нам обоим. Он молчал, лицо его оставалось спокойным, хотя и хранило последствия бессонницы. Я пытался понять, о чём он думает, и не мог.

Вкус чая показался мне странным. Он горчил и отдавал морем. В точности так я себя и чувствовал — если вы понимаете, о чём я.

В дверях возник слуга:

— Я привёл его, господин.

— Пусть войдёт.

Слуга исчез. Вместо него объявился Мигеру: босиком и без клюки. Каонай опустился на колени, коснулся лбом пола и замер. Ясухиро не удостоил его взгляда.

— Рэйден-сан, велите вашему слуге, чтобы снял маску. Да, и пусть замотает голову тряпкой. Как те безликие, что не на службе.

Спрашивать, зачем это надо, я не стал. Безумен сенсей или разумен, лучше делать так, как он велит, и не задавать лишних вопросов.

— Мигеру, у тебя есть тряпка для лица?

— Да, господин.

— Сделай то, что приказал господин Ясухиро.

— Да, господин.

Оставаясь на коленях, Мигеру развернулся вполоборота к нам — чтобы не оказаться к господам спиной, но и не оскорбить их видом своей лицевой плоти — и принялся стаскивать маску.

— Готово, господин.

Сенсей поднялся на ноги. Он сделал это с лёгкостью, какая не вязалась с его внешним видом. Достав из лакированного шкафа покрывало, расшитое тигровыми лилиями, Ясухиро швырнул его Мигеру.

— Пусть ваш слуга завернёт маску в покрывало, как если бы нёс её в мешке.

— Выполняй, Мигеру.

Нет, это не безумие. Это семейное. В своё время Цуиёши продемонстрировал мне поединок в скалах, свидетелем которому оказался. Сенсей собирался сделать то же самое в отношении убийства безликого. «Один показ лучше дюжины объяснений», — повторял он на занятиях. И слова Ясухиро никогда не расходились с делом.

Сейчас он возьмёт деревянный боккэн из стойки с оружием — и покажет на Мигеру, как всё произошло. Я удивился тому, что сенсей, не желая обращаться к безликому напрямую, всё-таки не брезгует продемонстрировать на каонай своё мастерство — и решил отложить это напоследок, когда у меня появится время для размышлений.

— Пусть ваш слуга встанет. Пускай возьмёт «мешок» с маской двумя руками.

Я не стал повторять слова сенсея. Я просто кивнул. Уверен, Мигеру следил за каждым моим движением.

Каонай встал.

Лишь на миг я выпустил Ясухиро из поля зрения, а когда вновь перевёл взгляд на сенсея, в руках его блестела сталь! В один шаг хозяин дома преодолел расстояние, отделявшее его от безликого, и нанёс удар боевым мечом — фамильным клинком, наследством, доставшимся сенсею от предков. Защищаясь, Мигеру вскинул маску. Раздался глухой лязг: раз, другой, третий. Каонай пятился в угол, прикрываясь маской, Ясухиро атаковал, рубя наотмашь.

«Остановитесь, Кэзуо-сан! — хотел крикнуть я. — Вы его убьёте!»

Слова застряли у меня в горле.

Превратившись в глыбу льда, не в силах оторвать взгляда от ужасной сцены, я следил за тем, как Мигеру упирается спиной в стену. Это была не бумажная, натянутая на раму стена, способная порваться от слабого толчка, а несущая, из крепких досок. Клинок размазался мерцающим веером, напомнив мне о вчерашнем вечере и циновках, свёрнутых в рулоны и водружённых на шесты. Ясухиро рубанул наискось, Мигеру сдавленно охнул. Левая рука моего слуги повисла плетью, маска со стуком упала на пол.

Нет.

Прежде чем маска упала, меч вернулся.

На возврате, ни на миг не прервав движения, Ясухиро полоснул безликого по животу. Застонав сквозь зубы, Мигеру рухнул на колени, прижал к животу здоровую руку, пытаясь зажать рану, не дать кишкам вывалиться наружу дымящимся клубком. Меч взлетел, полыхнул молнией в свете масляных ламп — и обрушился на шею безликого.

Замер в волоске от неё.

Я слышал тяжёлое дыхание Мигеру. Больше ничего не нарушало тишину. Затем сенсей опустил меч и обернулся ко мне.

— Вы всё рассмотрели, Рэйден-сан?

— Да, Кэзуо-сан.

— В подробностях?

— Да, спасибо.

— Полагаю, так всё и произошло. Вашего каонай убили мечом. Если голова не была отрублена полностью, убийца скорее всего поскользнулся.

Вашего каонай . Потрясённый случившимся, я не сразу понял, что он говорит о жертве, найденной возле сточных каналов.

— Мечом, — повторил Ясухиро. — Острым стальным мечом. Таким, как этот.

Он уставился на фамильный меч. На лице сенсея читалась брезгливость. Должно быть, после соприкосновения с мерзким каонай и его маской клинок требовал очищения на семейном алтаре, а также шлифовки и полировки.

Заточки меч не требовал. Мои глаза успели увидеть то, что разум осознал позже. Сенсей не пытался рассечь тело Мигеру лезвием меча, а просто бил тупой стороной клинка. Руку он моему слуге вряд ли сломал, но ушиб сильно, тут спору нет, и на животе тоже вздуется полоса: сперва багровая, позже синяя.

Жизни Мигеру ничего не угрожало.

— Благодарю вас за прекрасную демонстрацию, Кэзуо-сан. Она была очень убедительна. Теперь у меня не осталось никаких сомнений.

— Стихи, — сказал отец.

— Стихи? — удивился я. — Какие стихи?

— Ивамото Камбун, младший брат твоего прадеда. Как поэт, он был бездарен. Вы согласны со мной, Иссэн-сан?

Настоятель кивнул.

Я отпил чаю. У меня болела голова. Талантлив был мой прадед в искусстве стихосложения или бездарен, это интересовало меня в последнюю очередь.

Они встретили меня дома: отец и преподобный Иссэн. Матушка сказала, чтобы я шёл не к себе, а в комнату родителей. Там они и сидели, распивая чай и заедая его сладостями. Сказать по правде, я бы предпочёл более плотный ужин. День выдался не лучший, я до сих пор размышлял над тем, что увидел и услышал в усадьбе Ясухиро. Вкупе с утренней беготнёй и приключениями Мигеру, который сперва погиб, а после воскрес, это мучило меня хуже поноса.

Набить живот и лечь спать — всё, чего мне хотелось.

— Бездарность, — повторил отец. — Злоупотреблял сравнениями. Белые слёзы неба? Отвратительно.

Я навострил уши. Сонливость как рукой сняло.

— Я вспомнил, — отец налил себе ещё чаю. — Стихотворение рядом с убитым каонай . Тем, которого обнаружил я. «Пали на землю белые слёзы неба; скрип под ногами». Это его стихи. Иссэн-сан, полагаю, вы тоже помните?