Генри Олди - Рассказы ночной стражи

С помощником Судзуму условился, что Йори после свадьбы не станет возражать против дружбы жены со знаменитой гейшей. Ну, это, разумеется, если сама Акеми не утратит интереса к замужней подруге.

Беда пришла, откуда не ждали.

Теруко и Акеми были во дворе одни. Аптекарь уехал на рынок закупить целую охапку сушёных осенних трав, Йори отправился в стекольную лавку за склянками и флаконами. Несмотря на холод, обычный для этого времени года, день выпал светлый, ясный, по-настоящему весенний, и Зимняя Хризантема не захотела, как она выразилась, коптиться под крышей. Вместе с Теруко они перенесли чайный столик и подушки для сидения в маленькую беседку, сплетённую из молодых стволов бамбука, где и расположились в своё удовольствие, для уюта закутавшись в тёплые накидки.

Паланкин, в котором прибыла Акеми, стоял на улице. Рядом скучали здоровяки-носильщики. Паланкин был подарком покровителя, носильщиков же Акеми наняла сама и никогда не прибегала к услугам кого-то другого. Теруко не видела, чтобы эти носильщики во время отдыха болтали о пустяках, курили трубки или играли в азартные игры. Стояли, переминаясь с ноги на ногу, зорко поглядывали по сторонам, молчали. Впрочем, дочери аптекаря не было дела до причуд носильщиков.

Спор зашёл о чае, который Акеми в последнее время покупала особенно часто. Как уже было сказано, гейша смешивала чай сама, но Теруко не раз пыталась представить, что может получиться в результате соединения заказанных компонентов. По всему выходило, что ничего особенного. Оставалось предположить, что Акеми добавляет в состав нечто, приобретённое вовсе не в лавке Судзуму, и это загадочное нечто преображает весь состав.

Раньше Теруко стеснялась заговорить с гейшей об этом, а сегодня решилась.

— Ах, дитя! — рассмеялась гейша. — Что же, давай попробуем.

Теруко сбегала за жаровней и чайником для заварки. Присев напротив, она смотрела, как Зимняя Хризантема колдует над чаем. Когда Акеми предложила обождать некоторое время, Теруко поняла, что секрет ещё и в ожидании, как способе настаивания — обычный чай такое ожидание просто убило бы. Ей показалось, что Акеми действительно добавила в чай щепотку порошка из пакетика, хранившегося в рукаве одежды гейши, но это случилось так быстро и естественно, что Теруко не была уверена в своих выводах, а спросить заробела.

— Готово, — наконец сказала Акеми. — Сейчас ты всё увидишь.

Грациозно поднявшись на ноги, гейша прошла к задним воротам и распахнула створки. Носильщики уставились на неё, но приказов не последовало. Вместо этого Акеми заступила дорогу мужчине лет сорока пяти, судя по виду и одежде, горожанину из торговцев средней руки, а может, зажиточному крестьянину, привёзшему в город телегу, полную мешков с гречневой мукóй.

— Умоляю простить мою дерзость, — обратилась она к мужчине, потрясённому тем, что с ним заговорила такая красивая и хорошо одетая дама. — Не соблаговолите ли вы откликнуться на мою просьбу, господин?

Судя по вытянувшемуся лицу мужчины, господином его назвали впервые.

— Всё, что угодно, — пробормотал он, во все глаза глядя на Акеми. — Что от меня требуется?

Прикажи она, подумала Теруко, прыгнуть в пропасть, взявшись за руки, и этот дуралей прыгнет, не задумываясь.

— О, сущий пустяк! Не выпьете ли вы с нами чаю?

— Чаю?

— Да, чашечку свежего чаю.

— И это всё?

Кажется, в дуралее проснулась подозрительность.

— Это всё, — улыбка Акеми обезоружила бы целую армию. — Понимаете ли, однажды я болела и чуть не умерла. Меня спас случайный прохожий: он оказался горным отшельником, сведущим в лекарствах. Узнав о моей болезни, он напоил меня горячим отваром и исцелил. С тех пор я дала обет мудрому Дзюродзину, божеству долголетия: трижды в год пить чай с первым встречным. Прошу вас, зайдите к нам в беседку! Я щедро заплачý вам за потерянное время.

Надо ли говорить, что вскоре мужчина сидел в беседке? Пока Теруко бегала за подушкой для него, он успел выпить первую чашку, а присев на подушку, быстро прикончил вторую. Акеми щебетала, как птичка, на губах внезапного гостя бродила мечтательная усмешка. Кажется, он не слишком вслушивался в щебет гейши, ему нравилось само звучание голоса Акеми.

— Извините мою грубость, — прервал он гейшу. Лицо гостя разрумянилось, лоб усеяли бисеринки пота. — Я забыл представиться. Моё имя Тэнси, я из Фукугахамы.

— Фукугахама? Что это?

— Деревня неподалёку от Акаямы. Место, где обитают люди кроткие и чистые сердцем.

Хихикнув, он с наслаждением повторил:

— Кроткие, да. Чистые сердцем. Блаженны они, ибо Бога узрят.

Теруко отметила, что речь гостя сделалась пылкой, но чуточку сбивчивой. Чай, поняла девушка. Развязывает язык, притупляет бдительность. Этому человеку не хочется слушать, ему хочется говорить.

— Дорогие подарки, — сказала Акеми, обращаясь к Теруко.

И добавила, видя, что Теруко её не понимает:

— Клиент болтает без умолку.

Было видно, что гейша уверена: Тэнси из Фукугахамы не вслушивается в её слова. Говорить при нём безопасно: что ни скажи, это его не заинтересует.

— Они выбалтывают лишнее, потом им стыдно. Они дарят тебе подарки, чтобы ты забыла об их откровениях. Там нечего помнить, раскрывать чужие тайны для гейши опасно, а главное, бесполезно. Ты бы молчала и без подарков, но им стыдно. Это чай стыда, дитя, он приносит таким, как мы, немалую прибыль. Для здоровья он безвреден, зато полезен для нашего кошелька.

— Меня зовут Тэнси, — перебил её гость. Должно быть, запамятовал, что уже назвал своё имя. — О да, Тэнси! И я, Тэнси, говорю вам: не бойтесь, ибо вы обрели благодать у Бога!

Удивительное имя, отметила Теруко. Тэнси? Посланец небес; приказ небес. И что же? Небесный посланник копается в грязи, выращивая редьку? Возит продукты в Акаяму? Вот уж воистину нисхождение бессмертного с облаков на землю! Похоже, родители Тэнси были людьми возвышенной натуры — слишком возвышенной для крестьян.

— Я Тэнси! Вид мой, как молния, и одежды мои белы, как снег!

Он чихнул. Из носа Тэнси потекло, он хотел чихнуть ещё раз и не смог. Нос заложило, Тэнси пытался вдохнуть или выдохнуть, всё равно что, лишь бы открыть ворота дыхания, запертые безжалостным сторожем. Ничего не получилось, воздух каменел, превращался в гранит и песчаник, едва коснувшись ноздрей гостя. Тэнси широко открыл рот, напрягся, пустил громкие ветры. Увы, этим движением зловредный воздух и ограничился. Рот? Дыхание отказалось идти по этому пути. Двумя руками гость взялся за горло, словно хотел задушить самого себя — или разодрать глотку ногтями, открыв для воздуха новую дорогу. Лицо его налилось дурной кровью. Синие жилы выступили на лбу кублом дождевых червей, грозя лопнуть, как если бы Тэнси тащил в гору неподъёмную тяжесть.