Генри Олди - Повести о карме

— Благодарю вас, Кэзуо-сан.

— Истинное искусство, — сенсей улыбнулся. От уголков его глаз в стороны брызнули хитрые лучики, — невозможно без правил и канонов. Вы согласны?

— О да!

— Но возможно ли оно без нарушения правил?

— Полагаю, что нет. Хотя и не всякое нарушение есть искусство.

— Очень верное замечание. Быть может, это излишне самонадеянно с моей стороны…

— Я весь внимание.

— Уверен, небольшое нарушение правил поведения будет сейчас более чем уместно. Прошу вас, Хидео-сан, окажите мне ответную любезность!

— Какую же?

— Налейте мне чаю.

— С удовольствием, Кэзуо-сан. Надеюсь, мои скромные умения не разрушат гармонию.

Отец взял чайник. Скользнув по изящной дуге, тот замер над чашкой сенсея. Раздалось слабое журчание, к небу поднялся пар.

— Благодарю вас, Хидео-сан. Это было прекрасно.

— Вы преувеличиваете. На это способна любая служанка.

Сенсей сделал три глотка. И обернулся ко мне:

— Тебе необычайно повезло, твой отец — великий человек. Слушай его, учись у него.

— Да, сенсей! — я коснулся лбом земли.

Глава школы в задумчивости смотрел на меня. Нет, сквозь меня. Чувствовалось, что мысли его витают далеко. В итоге я проморгал момент, когда из бесплотного духа вновь превратился для Ясухиро в ученика из плоти и крови.

В крайне бестолкового ученика, как выяснилось мгновением позже.

— Почему ты не ходишь в додзё?!

Сенсей превратился в разъярённого тигра. Утробный рык едва не заставил меня броситься прочь. Сам не знаю, как я сумел остаться на месте.

— Лентяй! Бездельник! Однорукий доходяга, и тот спустит с тебя шкуру! Позор семьи! Как ты смеешь пропускать занятия?!

Я пал ниц:

— Виноват, сенсей!

— Ты — выкидыш благородного искусства боя!

— Простите ничтожного!

Выкидыш, кивнул отец. Он жмурился, как сытый кот. Гнев Ясухиро пришелся ему по душе.

— Ты будешь дневать и ночевать у меня во дворе!

— Да, сенсей!

— Иначе я изобью тебя до полусмерти!

— Да, сенсей!

— Выгоню с позором!

— Да, сенсей!

— Двадцать кругов вокруг додзё! Бегом!

— Да, сенсей!

— Пятьдесят приседаний с колодой. После можешь вернуться к манекену…

Ясухиро взмахнул рукой, отсылая меня прочь — словно плетью хлестнул. Плетью? Хлестнул? Захлестнул !!!

— Да, сенсей! Спасибо, сенсей!

Я наворачивал круги, раз за разом огибая здание, мокрый от пота, приседал с тяжеленной колодой на плечах — и видел жест сенсея. Тысячу раз я прокручивал этот жест в памяти, мысленно повторяя его, ожидая того момента, когда от мыслей перейду к делу. Если бы в руке у Ясухиро была длинная плеть…

Тысяча благодарностей, сенсей!

Отец вскоре ушел.

Я же прозанимался до полудня. На обратном пути мне понадобилось дать изрядный крюк, чтобы забежать сперва в храм Вакаикуса, к настоятелю Иссэну, а уже потом отправиться домой. О, удача! Старый монах сидел на крыльце храма, латая соломенную шляпу, и согласился уделить мне минутку. Впрочем, Иссэн всегда был добр к такому назойливому бездельнику, как ваш неугомонный Гром-и-Молния.

Когда я вернулся домой, оба моих кимоно — и выходное, и то, что для занятий — можно было выкручивать, как мокрое белье. Ноги болели от усталости, я ковылял, словно дряхлый старец на пороге смерти. Но я ни минуты не жалел о том, что посетил Вакаикусу.

Матери я ничего не сказал про храм. Я ей вообще ничего не сказал, потому что она спала. А отец и не спросил, где это я бегаю. Его и дома-то не было, отца. Наверное, ушел в лапшичную.

— Ваше имя?

— Икэда Наоки, господин.

— Место службы?

— Стража первой почтовой станции на выезде из Акаямы.

— Выслуга лет?

— Двадцать три года.

— Полагаю, вы опытный стражник. Я склонен доверять вашим суждениям.

— Благодарю, господин. Это честь для меня.

— Писец запишет ваши показания. Итак, когда все произошло?

— В час Зайца, господин. Как только час Тигра сменился часом Зайца [18] Шесть утра. Пропуск в город длился с шести часов утра до шести часов вечера. , мы открыли пропуск через заставу.

— Люди большей частью ехали в город или из города?

— В город. Из города вообще никого не было.

— Продолжайте.

Писец скучал.

Его кисть порхала над бумагой, оставляя за собой изящные столбики иероглифов, но мыслями писец был не здесь. Сам в прошлом стражник на дальней заставе, тринадцать лет выслуги, он лишился места, сломав ногу при падении с лошади. И зачем надо было похваляться искусством ба-дзюцу [19] Искусство верховой езды. перед сослуживцами?! Лошадь взбрыкнула, всадник, незадолго до этого перебравший саке, не удержался в седле.

Хорошо хоть ногу сломал, не шею.

Доклад начальству составили так, будто стражник пострадал при исполнении, доблестно преследуя беглеца, прорвавшегося сквозь кордон.

Охромевшего наездника перевели в управу, что можно было считать повышением. В смысле жалованья, так точно! К счастью, он был грамотен и обладал разборчивым почерком. Такие допросы, как нынешний, редко обходились без него: опираясь на свой богатый опыт, писец легко выявлял ложь и недомолвки. Об этом он делал на полях тайные пометки для господина Хасимото.

Сегодня лжи не предвиделось.

— Первыми были паломники, ночевавшие на постоялом дворе Глухого Ю. Это хороший двор, там подают не только завтрак, но и ужин. Там даже есть четыре девушки для развлечений, хотя разрешены всего две. О, это я зря! Покорнейше прошу не наказывать Глухого Ю! А если накажете, не говорите, что это я проболтался…

— Вы ставите мне условия?

— Нет, что вы! Умоляю простить меня! Я всего лишь…

— Вернитесь к паломникам.

— Они шли в храмы Вакаикуса и Сондзюмон. В целях безопасности мы заставили паломников перед досмотром отложить посохи и ящики с едой. Случалось, что юноши, сбежавшие из семей, и разорившиеся крестьяне, из тех, кому нечего терять…

— Достаточно.

— Они прорывались через заставу без досмотра, господин. Вместо грамот они показывали нам посохи! И начинали колотить всех без разбору! Меня, помню, оглушили ящиком с едой. Милосердный будда, какой же он был тяжелый…

— Хватит об этом! Вернитесь к паломникам.

— Мы велели им снять шляпы и накидки. Мы все сделали правильно, господин?

— Да. Что произошло дальше?

— Мы проверили подорожные грамоты. Грамоты были в порядке.

— Вы пропустили паломников?

— Нет. Мы велели им отойти к обочине.

— Почему?

— Приближались носильщики с паланкином, где сидела знатная дама. Ее сопровождали шесть самураев. Очень неприветливых самураев, доложу я вам. Один назвал меня обезьяной…