Генри Олди - Повести о карме

Плавание нравилось мне всё меньше и меньше.

Мимо прошёл Мигеру. Он за верёвки не хватался и даже не опирался на свою клюку, сунув её подмышку. Двигался он враскоряку, покачиваясь в такт кораблю. На носу каонай приложил ладонь козырьком к рыбьей маске, вглядываясь вдаль. Потом заметил, что на него смотрят матросы — и, ссутулившись, побрёл обратно.

— Ты на таком корабле плавал? — спросил я его.

— Нет. Это — плоскодонное корыто. Carga costero [77] Каботажное грузовое судно ( исп .). .

— Ему опасен шторм?

— Шторм? — под маской булькнуло. Похоже, каонай смеялся. — Это не шторм. Это чепуха, доброго слова не стоит. Шторм нас ждёт впереди.

Успокоил, негодяй!

Капитан предложил мне спуститься в трюм, к остальным пассажирам и лошадям, но я отказался. Если начнём тонуть, на палубе больше шансов спастись, чем в трюме: оттуда ещё поди выберись… Впрочем, свои шансы спастись в случае крушения я не переоценивал: плаваю я скверно.

Мигеру оказался прав: ветер усиливался, срывал с волн шапки пены, сёк лицо. Из-за этого я проморгал момент, когда мгла раздалась, открывая угрюмые скалы в белой ярости прибоя. Капитан выкрикнул команду, канаты заскрипели, хлопнул и вновь натянулся парус. Корабль с натугой совершил разворот, заваливаясь на левый борт. Мы шли вдоль берега, но пристани видно не было. Похоже, мы промахнулись мимо места назначения, и теперь капитан искал, где пристать.

Подавшись вперёд, Мигеру вглядывался в береговую линию. Что он там высматривает? Вскоре я и сам разглядел: узкий залив, весь в кипени бурунов. А в глубине его — мокнущий под дождём порт и дюжина причалов. Редким гребнем они выдавались далеко в море. Мы вновь сменили курс, направляясь к причалам.

Вот и конец плавания! Всё обошлось, скоро под ногами будет твёрдая земля.

— Господин!

Я едва расслышал Мигеру сквозь шум бури и хлопанье парусов.

— Господин! Скажите капитану, чтобы он…

— Что?!

— Скажите капитану, чтобы он…

И он выдал дикую тарабарщину. Да, это был мой родной язык, но я ничего не понял.

— Сам ему скажи!

— Меня он не станет слушать!

Он прав, не станет. Прогонит пинками. Хорошо, если за борт не вышвырнет.

— Это важно, господин! — надрывался Мигеру. — Это жизненно важно!

— Повтори, что ты сказал.

Он повторил. Я опять ничего не понял, но запомнил. Оставалось надеяться, что капитан разберётся в этой китайской грамоте и правильно её истолкует.

Добраться до капитана по палубе, уходящей из-под ног, под ливнем и ветром — та ещё задача. Справился я чудом. Поначалу капитан меня не расслышал. Потом отмахнулся. Обернулся, собираясь послать надоедливого пассажира в ад — и я заорал, как резаный. Я выкрикивал слова Мигеру прямо ему в лицо. На мгновение он застыл, и я увидел: капитан молод, слегка за двадцать. Вздрогнув, он кивнул мне и принялся выкрикивать приказы. Корабль повернул. И ещё раз. И ещё. Теперь мы шли против ветра, под острыми углами, рыская вправо-влево и с трудом продвигаясь вперёд.

Причалы медленно приближались.

Когда спустили сходни, а из трюма начали выбираться пассажиры, капитан подошел ко мне.

— Вы моряк?

— Нет. Я впервые в море.

— Прошу меня простить, но я вам не верю.

— Я передал вам слова моего слуги.

Капитан нашёл глазами Мигеру. В ответ Мигеру снял маску карпа, открыв то, что заменяло безликому лицо. Капитан не отвернулся. Во взгляде его не было отвращения.

Харчевня! Ну наконец-то!

Сухо, натоплено. На углях жарится рыба. Пахнет маслом и выпивкой. Рай будды Амиды, не иначе! Да, ужин и ночлег здесь встанут мне вдвое дороже, чем на почтовой станции. И что? В дверях рая не торгуются.

От промокшей одежды повалил пар. Окутан облаком, я упал на колени.

Стол. Чай. Хозяин.

— Добро пожаловать, господин! Чего желаете?

— Рыбы! Редьки! Лепешёк!

— О, да вы с того корабля, что чуть не утонул! У старого Широ глаз намётанный. Саке подогреть?

— Да! Всё на двоих: и ужин, и саке.

— Вижу, вы умираете от голода. Уже несу!

— Приготовьте комнату для меня. Отнесите туда жаровню.

— Кимико! Уберись в комнате для господина, негодная!

— Позаботьтесь о моей лошади. Она под навесом у входа.

— Йори! Шевелись, бездельник, лошадь ждёт!

— Отдельную каморку для моего слуги. Часть еды отнесите туда же.

— У нас есть комната для слуг. Большая, тёплая!

— Моему слуге нужна отдельная каморка. Подойдёт любая, лишь бы там было сухо. Желательно, чтобы в это помещение можно было зайти с черного входа, не привлекая внимания.

— Женщина, господин? — хозяин подмигнул мне. — У меня есть такая каморка. Специально для слуг особого рода занятий. Старый Широ всё понимает…

— Каонай . На службе у Карпа-и-Дракона.

Хозяин прикусил язык. Хотел что-то сказать, но передумал. Просто кивнул. Наверное, увидел мое лицо. Я бы сам такое увидел — сбежал бы через пролив пешком.

Ну, хоть этого не придётся уламывать. Уже польза.

Рано я обрадовался.

— Ты что себе позволяешь, тупая деревенщина?!

Бранясь, в двери ввалилась компания молодых самураев — все в плащах из плотной ткани, спасающих от непогоды, и лакированных шляпах. Облака пара превращали гостей в демонов, вырвавшихся из преисподней. Красные от гнева лица усиливали впечатление.

— В твоей харчевне лишайных собак кормить!

— И те побрезгуют!

На меня самураи внимания не обратили.

— Простите ничтожного! — хозяин бил поклон за поклоном. — Тысяча извинений! Две тысячи! Три!

— Болван!

— Нет, он извиняется!

— В чём моя вина, благородные господа? Только скажите и, клянусь, всё будет исправлено!

— Он спрашивает? Нет, он ещё и спрашивает?!

— У тебя под дверью мерзкий каонай !

— От него смердит!

— Воняет гнилой кармой!

Мигеру, как я понял, успел удрать, едва завидев буянов. Теперь они вымещали зло на хозяине.

— Примите мои извинения, господа.

Они не сразу расслышали, пришлось повторить. Замолчали, начали оборачиваться. Я дождался, пока все повернутся ко мне.

— Каонай , оскорбивший вас своим присутствием, мой слуга. Я дознаватель службы Карпа-и-Дракона, каонай мне положен по должности.

Сбросив мокрый плащ, я открыл взглядам герб на своём кимоно. К сожалению, я не сразу сообразил, что выставляю напоказ и свои плети. Такой жест легко можно было счесть вызовом. По лицам самураев ясно читалось: сочли, и очень даже сочли.

Я попытался исправить ситуацию:

— Ещё раз прошу простить меня. Если вид или запах моего слуги оскорбили ваши чувства, я готов…

Их не заинтересовало, на что я готов в данном случае.

— Каков слуга, таков и господин, — изрёк предводитель. — Я Кисомара Сякаэмон, и я повторяю во всеуслышанье: каков слуга, таков и господин!