Генри Олди - Повести о карме

Неподалеку от входа имелся навес с коновязью. Я привязал под навесом кобылу, оставил Мигеру ждать вместе с усталым животным и сунулся в гостиницу. Там было чисто и гораздо теплее, чем на улице. В дальнем углу за низким столиком дымила трубками компания прилично одетых мужчин, по виду — мелких чиновников. Похоже, эти люди были вполне довольны своим пристанищем.

Остальные столы пустовали.

Ко мне с поклонами и приветствиями подкатился хозяин, похожий на рисовый колобок. На его щеках горел такой румянец, что в первый момент показалось — это грим. Комната для меня нашлась сразу, и по сходной цене. Насчёт кобылы — расседлать, обтереть, задать корму — хозяин распорядился без напоминаний, выгнав наружу мальчишку-слугу.

— Ужин для двоих? Уже готовим!

И тут выяснилось: со мной слуга- каонай . От расстройства даже румянец на лице хозяина поблек.

— Умоляю простить меня, господин, — он кланялся, избегая глядеть мне в глаза. — Помещение для слуг у нас всего одно, тесное. Битком забито, клянусь! Щепке упасть негде! Нижайше прошу меня извинить…

Будь Мигеру обычным слугой, я позволил бы ему ночевать в своей комнате. Но пустить к себе безликого — самому потерять лицо.

— У вас есть какая-нибудь каморка? Дровяной сарай?

Хозяин молчал, уставясь в пол.

— Дрова вы где-то храните?!

— Да, но…

Возвращаться под дождь отчаянно не хотелось. Но не бросать же Мигеру на улице? Он, конечно, презренный каонай , но он мой каонай . Мне его выдали на службе. Не хватало только, чтобы он заболел и умер! Как я тогда отчитаюсь перед господином Сэки?

— Давай, показывай свой сарай!

Колобок понял, что его сейчас пнут ногой — и он покатится.

Сарай на задах нашёлся быстро. Места там хватало, вопреки пылким уверениям хозяина. Даже какие-то тряпки сыскались, для постели. Ужин в сарай я отнёс сам: никто другой не стал бы. Вот ведь! Господин слуге ужин носит! Прямо в постель подаёт, можно сказать.

Позор!

С пегой кобылкой, замечу, обошлись куда лучше. Наутро она выглядела сытой и отдохнувшей.

Подобная история с отвратительной регулярностью повторялась на каждой почтовой станции, где мы останавливались на ночлег. С третьего раза Мигеру сам отправился на зады — искать подходящее место. Будь он не у меня на службе, его бы и оттуда прогнали.

А так — терпели.

Дождь прекращался, начинал моросить вновь, но ливней за время нашего пути, к счастью, не случилось. Убранные поля сменились облетающими рощами, сосны на холмах — ржавыми дубами и огненными клёнами на склонах гор. Дорога жалась к отвесным скалам, вилась над ущельем, внизу грохотали и пенились воды горной реки, ледяные даже на вид. Снова равнина, холмы, горы… Никогда я не забирался так далеко от дома. Нет, я знал, что мир обширен и велик. Но одно дело знать, слышать от отца и настоятеля Иссэна — и совсем другое увидеть это своими глазами. Что же говорить тогда о бескрайнем море и варварских странах, лежащих за ним?!

Вечером, который выдался особенно зябким, я силой отобрал у хозяина гостиницы старое одеяло и отнёс его Мигеру, чтобы каонай совсем уж не замёрз. Похоже, Мигеру расчувствовался. В порыве благодарности он сказал мне что-то на своём варварском наречии. Я велел ему перевести, но то ли перевод был не слишком удачен, то ли я его плохо понял. Выходило, что мы с безликим похожи на благородного самурая Киото-доно из провинции Ла-Ман-Чи и его верного слугу Сан Чо Пан-Цзя, судя по всему, китайца. Эти двое тоже путешествовали по дорогам, с ними приключались разные увлекательные истории, вследствие чего Киото-доно совершил множество подвигов, прославив своё имя и род. Похоже, Киото-доно был весьма знаменит среди варваров, и Мигеру хотел мне польстить.

Увы, подвигов на мою долю не выпало.

На следующий день я попытался расспросить Мигеру о кораблях и морских сражениях. Но каонай не хватало слов, он сбивался на свою тарабарщину, так что я ничего не понял.

А вот, кстати, и море.

Стражники на пристани были дотошными, как демоны ада, пытающие грешников, и медлительными, как черепахи. Грамоты самураев, проходивших досмотр передо мной, они унесли в караулку — читать. Самураи остались мокнуть под дождём. За нами росла понурая очередь, а стражники не показывались. За то время, что они изучали документы, можно было прочесть все свитки буддийских сутр, хранившихся за алтарем в храме Вакаикуса. На кургузом корабле, похожем на водяного жука, начали ставить паруса. Меня охватило беспокойство: уплывут без нас, и сколько придётся ждать следующего?

Наконец стражники вернулись. Теперь они стали заглядывать под шляпы самураев, сличая описания в документах с лицами. Лица не совпадали. Выяснилось, что стражники перепутали свитки и их владельцев, а когда разобрались, принялись сличать заново. Потом начался досмотр поклажи…

Я еле держался на ногах, когда подошла моя очередь.

Вислоусый страж в кожаном доспехе, покрытом мелкими капельками влаги, сунулся под мою шляпу, как под зонт. Развернул подорожную грамоту, принялся читать, хмурясь и шевеля губами. Усы его шевелились и, казалось, жили собственной жизнью, словно к лицу стражника прилип морской гад.

— Торюмон Рэйден?

— Да.

— Служба Карпа-и-Дракона?

— Младший дознаватель.

— Запрещённые предметы? Яды, сонные снадобья? Скрытое оружие? Чужие письма или иные послания? Опиум или иные дурманящие зелья? Средства для их употребления?

— Ничего из этого.

Усач прервал чтение, глянул через моё плечо — и попятился, увидев рыбью морду, выглядывавшую из-под мокрого капюшона.

— Мой слуга- каонай . Положен мне по службе.

— Проходите!

Страж махнул рукой напарнику: всё в порядке, пропускай. Вот так, никогда не знаешь, где упадёшь, где монету найдёшь. Небось, без рыбьей морды меня бы ещё долго мурыжили.

На борт мы поднялись последними. Двое матросов по широким сходням завели на корабль упирающуюся кобылу. Сходни подняли, ударил корабельный колокол.

Мы отчалили.

Раньше я плавал только на лодке. Впрочем, в этом путешествии для меня многое было впервые, не только качающаяся под ногами палуба корабля. Говорят, в хорошую погоду через пролив виден берег большого острова Хонсю, куда мы направлялись. Наш Госю — малый остров; только если я через наш малый десять дней ехал — каков же тогда большой?!

Но я о другом. В хорошую погоду Хонсю, может быть, и виден, но не сегодня. Пристань скрылась в пелене дождя, а дальний берег не спешил появляться. Вокруг была вода, одна вода. Серые злые волны атаковали нас волчьей стаей, разбивались о нос корабля, окатывали палубу дождём брызг. Ветер крепчал, корабль жалобно скрипел. Качало всё сильнее, чтобы не упасть, я хватался на канаты и верёвки. Не знаю, как они называются у моряков, и знать не хочу — лишь бы держали.