Владимир Сорокин - Доктор Гарин

Перешли вброд неширокую и неглубокую речушку такого же грязно-молочного цвета, как и Катынь, взошли на пологий холм, поросший ещё совсем молодой травой и первоцветами: нежно-сиреневой сон-травой, пурпурно-лилово-розовым кандыком и белой, похожей на ромашку ветреницей.

Взойдя на цветастый холм, Гарин уже поднял было руку, чтобы скомандовать привал, но замер, заметив что-то впереди. Пять других маяковских подошли и встали. Впереди у подножия холма раскинулась просторная, окружённая лесом равнина, в центре которой виднелись деревянные вышки, забор с колючей проволокой и типично лагерные постройки за ним.

— Лагерь? — удивлённо оттопырил губы Гарин.

— Я как-то раз смотрела, здесь где-то есть поселение анархистов, — сказала Маша, стягивая со вспотевшей головы свою «тибетскую» шапочку.

— Это лагерь! — сощурился Гарин. — Место порядка, а не анархии.

— Может, у них есть сеть? — спросила Маша.

— Или хлеб? — оттопырил губу Штерн.

— Я бы не отказалась и от лагерной похлёбки! — По-прежнему голая Ольга отшвырнула надоевший ей венок.

— Будьте осторожны с весенним солнцем, — посоветовала ей Пак.

— Hey, guys! We're damn hungry! — выкрикнул Дональд.

— We too! Si, fratello? — Сильвио хлопнул Владимира по плечу.

— Это не я! — кивнул тот.

— Ja, ich habe auch schrecklich Hunger [25] Я тоже ужасно голодна (нем.). … — широко зевнула Ангела.

— Подойдёмте к ним, а там посмотрим, — решил Гарин. — Вперёд!

Они спустились с холма и, быстро прошагав по весенней, пестро цветущей долине, подошли к воротам лагеря. Они были трёхметровыми, деревянными, как и забор, огораживающий лагерь. Над забором вилась и блестела новенькая колючая проволока.

— Цзыю, — прочитала Пак два синих иероглифа на воротах.

— Свобода? — перевёл Гарин.

— Да.

— Так лагерь называется?

— Возможно.

С вышки, где торчал пулемётный ствол, их окликнули по-алтайски. Полиглотка Пак ответила на своём приблизительном алтайском. Вахтенный перешёл на китайский. Пак быстро представилась ему.

— О, нам как раз нужны врачи! — воскликнул вахтенный. — Наша мать Анархия заболела.

Прошли несколько долгих минут, прежде чем ворота отворились. Гарин скомандовал маяковскому, и тот вошёл на территорию лагеря. Остальные последовали за ним. Четверо вооружённых автоматами молодых длинноволосых людей приказали путникам спешиться. Подбежали три большие лохматые псины и залаяли на чужаков. Пока это происходило, прибывших обступили и другие люди. В основном они были молоды, разнообразно-легко одеты, и многие с огнестрельным оружием. Рослый парень с синими волосами и мормолоновой скулой приблизился и спросил по-китайски:

— Кто из вас врач?

— Мы все врачи, — отвечала Пак.

Он окинул вызывающим взглядом Гарина и Штерна:

— Австралийцы?

— Русские, — ответил Гарин.

— Русские врачи? — Со щелчком он поднял сверкающую на солнце мормолоновую бровь, переходя на плохой русский. — Что вы делаете на Алтае?

— Лечим. Вернее — лечили.

— Кого? Офицеров республики?

— Бути.

— Мы из санатория «Алтайские кедры», — заговорил Штерн, держа на груди пугающегося собак кота. — Его разрушило ударной волной. Мы идём в Барнаул.

— Какой ударной волной?

— Был ядерный взрыв, началась война!

— Какая война?

— Вы не слышали взрыва? Вчера утром?

— Нет. Ну, был какой-то гром…

— Это война! Казахстан напал на Алтайскую Республику.

— Нас это не касается.

Парень с недовольством глянул на притихших бути.

— Официальные языки лагеря «Свобода» — китайский, казахский и английский, — сказал он. — На языке русских империалистов у нас говорить запрещено.

— Империалистов? — спросил Гарин. — И где же русская империя?

— У них давно уже нет империи, но их язык по-прежнему несёт в себе империализм, насилие и угнетение. Этим языком в своё время они угнетали двух наших великих учителей. — Он перешёл на превосходный английский. — Прежде всего, подойдите к ним и поклонитесь.

В центре лагеря возвышался монумент с двумя бородатыми людьми в одежде прошлых веков. Вокруг монумента росли цветы.

— Ступайте! — мотнул головой парень. — А потом вы окажете нам помощь.

— Вы нас просите или приказываете? — спросил Гарин.

Парень мгновенно выхватил большой старомодный револьвер из кобуры на бедре и навёл на Гарина:

— Прошу! Очень.

Гарин выдержал паузу и заговорил спокойно:

— А ежели вы просите, молодой человек, тогда распорядитесь, чтобы сперва нашим маяковским задали корма, а нам продали еды и питья. После чего мы будем чрезвычайно рады оказать вашей богине медицинскую помощь.

Мгновенье парень держал свой револьвер, затем неохотно убрал его.

— У нас нет врачей, — произнёс он зло. — А деньги в лагере запрещены.

— Мы расплачиваемся взаимными услугами, — добавила мускулистая загорелая девушка.

— Договоримся! — кивнул бородой Гарин.

— Что едят ваши роботы? — спросил другой парень, коренастый, с голым черепом.

— Все белковые соединения. В принципе, их можно кормить и отбросами.

— С отбросами у нас сложно, мы содержим коз, орлов и панголинов.

— Ну хоть что-то остаётся?

— Они едят говно? — спросила девушка, подходя к улыбающемуся маяковскому и хлопая его по символическим пластиковым гениталиям.

— Детритофагия у них ведь в программе? — вопросительно оттопырил губу Штерн.

Гарин кивнул.

— Пойдём, я накормлю тебя! — Девушка ткнула маяковского кулаком в рельефный живот.

Гарин приказал остальным маяковским следовать за девушкой.

— А вам всё-таки придётся поклониться великим, — произнёс мормолоновый. — Ритуал!

— Ну хорошо, — согласился Гарин.

— Только умоляю, уберите собак, — попросил Штерн.

— У вас есть сеть? — спросила Маша.

— Мегамерзостями не пользуемся.

Собак отозвали. Прибывших отвели к монументу. В окружении турнюра с алтайскими цветами возвышались две бородатые, лысоватые фигуры в человеческий рост, вылепленные из необожжённой глины. На постаменте виднелись две надписи, выложенные из иссиня-чёрного лабрадора: BAKUNIN и KROPOTKIN. Возле постамента на земле сидели молодые люди, взявшись за руки и образуя живую цепь. Крайний из них приложил свою ладонь к монументу. Цепь человеческая уходила в другой конец лагеря.

— Поклонитесь великим предтечам мирового анархо-коммунизма! — громко произнёс мормолоновый и склонил синеволосую голову.

Гарин нехотя кивнул своим массивным голым черепом, Маша поклонилась в пояс, Пак встала на одно колено, Ольга и Штерн склонили головы, а бути стали качаться на ягодицах, словно куклы-неваляшки.

— Уважаю, читала в университете! — громко произнесла Пак, вставая.

— Достойные, — произнесла Маша.

— Они сильно пострадали за свои идеи, — сказал мормолоновый.