Владимир Сорокин - Доктор Гарин

— Деревня деревне глаз не выклюет, но скулу своротит, — произнёс Гарин.

Подтёрся, оделся и покинул сортир.

Выйдя к речке, двинулся вдоль неё дальше на запад. С посохом идти было приятно.

Речка стала набирать, расширяться и вскоре превратилась в приличную реку. По берегу стеной поднялся камыш, возникли ивы и свесили молодые листья над водой. Берег стал заболачиваться, видать, река недавно разливалась. Лес вокруг поредел, показались большие прогалины. Гарину захотелось пить.

«Рыба, дело ясное… хоть и ел без соли…»

Он стал выбирать место, где можно было войти в реку и напиться. Но камыши стояли густой стеной, а под ногами хлюпало болото. Наконец камыши расступились. Но до воды была полоса чёрного ила. Гарин разделся на берегу, воткнул посох в землю и пошёл через грязь к воде. Титановые ступни провалились, их стало засасывать, Гарин с хлюпаньем вытаскивал их, размахивая руками и балансируя. Добравшись до воды, пошёл по дну.

«Похоже, песок…»

Он вошёл по пояс. Несмотря на май, вода не была очень холодной. Прохладной. Гарин вошёл по грудь, зачерпнул воды и с удовольствием напился. Вода была чистой и вкусной, без привкуса тины.

«Все реки тут с гор текут… Но это, похоже, не горная речка… Водичка достойная… и совсем не ледяная».

Напившись, он постоял, глядя вокруг. Облачка сошли, солнце сияло на голубом небе, ивы по берегам слабо шелестели. Канонада проклятой войны была еле слышна.

«Хорошо!»

Гарин вдруг оттолкнулся от дна и поплыл. Вода приняла его, как родного. Сделав несколько мощных гребков, он выбрался на середину реки и отдался несильному течению.

«Как же хорошо!»

Он перевернулся на спину и, глядя в небо, запел романс Рахманинова, который когда-то давно играла и пела мама:

Гарин пел басом, но в чувствительных местах забирал выше, переходя на фальцет. Голос его широко звучал над речной гладью. Последний звук затих, и Гарин, еле шевеля руками, с наслаждением отдался этому спокойному, чистому, высокому, недосягаемому и бесконечно мудрому небу.

«А что ещё надо? Куда мы спешим? Куда рвёмся, планируя и предполагая? Громоздим, громоздим песчаные замки планов. Деловые люди! Расчётливые мозги! Профессионалы жизни, чёрт бы нас побрал! Сыпем песок, возводим башенки, лепим арочки. Чтобы цунами реальности вмиг смыло их к чёртовой матери, оставив нас сидеть на берегу, голозадых и злых. Планы! Перспектива! Карьера! Какие планы? Какая перспектива? Какая карьера?! Какой, к чёртовой матери, Хабаровск?! Здравствуйте, доктор Гарин, мы заждались вас, вот ваш новый кабинет, вам нравится? Господа, я не доктор Гарин, я букашка на травинке. Да и травинки уже нет, унесло травинку. Несёт и букашку. И Машу унесло. Нет, её вынесло, вынесло! Маша! Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, помоги ей, спаси её! Она же такая хорошая, такая славная…»

Гарин перекрестился. Над ним пролетела пара уток. Крылья их со свистом рассекали воздух.

«Маша… Никого нет, кроме тебя. А застрял на этой Надин. Головой застрял, не сердцем. И что мне Надин? Зачем? Постоянно вспоминаю её, идиот! Да и когда это было? Застревание на недостижимом. Или на псевдотравме, скорее. Почему Надин не отпускает? Идиотизм! Девушка с явно выраженной мозаичной психопатией… Вероятно, я был тогда довольно-таки гипнабельным… или просто впечатлительным. Женские чары, чёрт их побери…»

— Ладно, пора к берегу, доктор, — произнёс он и перевернулся.

И к ужасу своему увидел, что уютную речку вместе с ним вносит в огромную, как море, реку с едва различимым берегом на горизонте.

— Чёрт! Обь?!

Гарин рванулся к своему камышистому бережку, загребая изо всех сил. Но было уже поздно: малую реку внесло в большую — сильную, полноводную, холодную и мутную. В ней не было уюта и покоя. Гарин сразу почувствовал силу течения. С ним было бесполезно бороться. Сердце застучало в висках, страх сжал затылок.

— Спокойно, спокойно, — забормотал он, уносимый течением, и прикрикнул на себя: — Спокойно, доктор, шпагу вон!!

Стал дышать равномерно и перестал грести. Течение несло. Гарин посмотрел на левый берег, от которого стало так резко относить. Там были дома, виднелись машины и даже одна большая пегая лошадь, ростом с избу. Она стояла и жевала сено из наваленной перед нею копны. Эта спокойная лошадь-великан вызвала у Гарина новую паническую атаку.

— Помогите!!! — закричал он из всех сил.

Но никто, кроме лошади, не услышал. Она же подняла уши, повернула морду к реке. В этой большой, доброй, спокойной жующей лошади был уют человеческий, от которого относила прочь холодная, мутная река.

Кровь застучала молотом в висках.

— Господи, помоги! — воскликнул Гарин, отплёвывая ненавистную воду. Но тут же снова забормотал себе:

— Спокойно, спокойно, спокойно.

Его вынесло на середину реки. Здесь было ветрено, солнце холодно блестело на необъятном водном зеркале. Берега равноудалились, до каждого из них было по доброй версте.

«Какая же ты широкая, чёрт бы тебя побрал…»

Гарин почувствовал, что его относит к правому берегу. Он повиновался. Тело его пересекало разные слои воды — мутной, прозрачной, тепловатой и совершенно ледяной. Он отдался течению и старался экономить силы. Постепенно правый берег приблизился. Он был безлюден, бездомен, безлошаден, виднелись лишь ивы да макушки прибрежного леса.

«А всё потому, что опять задумался о Надин. Идиот!»

Гарин равномерно выдыхал в воду. Её толща совсем не учитывала его. Холодное, сильное тело реки двигалось к своей цели, не обращая внимания на щепку-Гарина.

«И цель-то дурацкая — впасть в другую реку. А потом в море. И всё!»

Гарин зло рассмеялся. Ему стало холодно. Челюсть его задрожала. Правый берег потихоньку приближался. Он оглянулся. Ни корабля, ни даже лодки не было вокруг. А далеко позади синел призраком громадный, рухнувший в реку мост. Вокруг доктора стелилась только водная гладь. Ветер налетал, рябил её. Она отплёвывалась от него брызгами.

— Дамы и господа… Однако… у вас тут х-холодные р-реки… — пробормотал Гарин, лязгая зубами.

«Согреваться надо!»

Он погрёб к берегу сильнее. Но берег приближался так медленно, словно нарочно дразнил. Лязгая зубами, Гарин пропел: