Владимир Сорокин - Доктор Гарин

Задень и Очень сидели и пили чай. Курились восточные благовония, тихо звучала медитативная музыка.

— Присоединяйтесь, доктор. — Задень сделал пригласительный жест.

Гарин подошёл к ним, остановился. Вздохнул полной грудью и выдохнул.

— Не спрашиваю, как полетали. — Задень отхлебнул чая.

— Вставляет по-правильному, — улыбался Очень. — Чего зря спрашивать?

Вместо ответа доктор тряхнул бородой и снова вздохнул.

— После конуса никто не плачет, — проговорил Очень.

— Никто, — подтвердил Задень.

Гарин молча стоял, глядя на них. В голове у него не было ни слов, ни мыслей. Но ему очень захотелось выйти из этого шатра, выйти наружу. Он чувствовал бодрость и спокойствие, как после дневного сна в кедровом бору.

— Выпейте белого чаю, — снова предложил Задень.

— Благодарю вас, — произнёс Гарин. — Мне пора.

— Уплываете? — усмехнулся Очень.

Гарин вспомнил, что он приплыл на лодке. По большой реке.

— Да.

— Что ж, задерживать не будем, — понимающе качнул головой Задень. — Махамат собрала вам еды на дорогу.

Очень встал, протянул доктору прозрачный пакетик с двумя конусами и бумажную сумку с продуктами.

— Благодарю вас! — склонил голову доктор.

Он забрал сумку и положил туда пакетик с конусами.

В шатре раздался знакомый сигнал. Крыша его стала раскрываться, и в проёме показался дрон.

— До следующего раза, доктор, — произнёс Задень, вставая.

— Заглядывайте на огонёк! — подмигнул Очень.

Гарин вышел из шатра и остановился. Над ним и вокруг него распахнулось ПРОСТРАНСТВО. Оно было настолько потрясающим, величественно безбрежным и в то же время каким-то твёрдым, словно весь этот громадный объём воздуха, облаков, реки и дальнего берега, опирающихся на землю, сам по себе был основанием, твердыней, престолом чего-то бо́льшего, невидимого, но ощутимого во всей своей невероятной, пока ещё необозримой, но предчувствованной конструкции.

— Прос…тран…ство… — прошептал он и опустился на землю.

Вокруг было удивительно, невероятно хорошо, широко, просторно и спокойно. Зеркало могучей реки занимало собой почти весь пейзаж. Правый берег виднелся вдали. Небо хмурилось. Свежий речной ветерок приятно пошевелил бороду Гарина. Он с наслаждением вдохнул этот воздух, постепенно вспоминая всё. И произнёс громко, уверенно:

— Пространство.

«Дано нам…»

Эта мысль была так проста и столь огромна, что доктор рассмеялся, как ребёнок.

— Пространство! — повторил он.

«Почему я раньше не замечал этого? Не понимал? Это же так… гениально!»

— Гениально!

Он покачался и стукнул ладонью по поросшей травой земле.

— Ге-ни-ально!

«Это дано нам. Дано!»

Качая головой, он смеялся и шлёпал рукой по земле.

Посидев немного, он поднял глаза вверх и, глядя в хмурое небо, произнёс:

— Спасибо Тебе.

Встал, качнулся на ногах, глянул с берега вниз. На хилой пристани стоял и ждал его серо-синий чёлн.

«Плыть. В пространстве. К своей цели…» — с удовольствием подумал он и направился к пристани.

Из шатра выскочил охранник Рустем с автоматом и, сыпя казахскими и русскими ругательствами, открыл огонь по дрону, вылетевшему из крыши. Дрон уходил по спирали и зигзагами, трассирующие пули летели мимо. Вскоре он благополучно превратился в точку на хмуром небе. Рустем плюнул и вернулся в шатёр.

Спустившись по береговой тропке, Гарин залез в чёлн, отвязал его, оттолкнулся веслом от кнехта и стал выгребать на середину реки. Течение подхватило чёлн и понесло. Доктор с наслаждением работал веслом. Каждое движение тела доставляло удовольствие.

Мысли зашевелились в голове у доктора и правильно выстроились. После трипа думать было особенно приятно, как и работать веслом.

«Как же хорошо… как правильно, когда есть путь, правильный путь. Я следую своему пути, я выбрал его, я следую ему. Непреклонно, последовательно. С каждым движением я преодолеваю мировой хаос. И не только преодолеваю, но и перестраиваю границу хаоса, соприкасающуюся с моим движением, моей волей. Осознанный путь структурирует безвольный хаос. И хаос перестаёт быть хаосом. Он становится частью моего пути…»

Лодка выплыла на середину реки. Доктор положил весло и сел на лавку.

Капля упала ему на руку. Другая — на колено. Третья — на голову. Он посмотрел вверх. Низкая серо-фиолетовая туча висела над пространством реки. Капли стали падать чаще. И пошёл несильный дождь.

— Первый дождик, — произнёс доктор.

Ему захотелось закурить. Он вспомнил, что забыл спросить у витаминдеров про табак.

— Здоровее будем! — усмехнулся он и огладил бороду.

Дождь покрыл рябью реку, и она перестала быть зеркалом. Гарин сидел под дождём, держась за борта узкой лодки. Её несло по Оби.

«Доплыть до Камня-на-Оби, там пересесть на корабль или нанять катер до Новосибирска. Это мой путь…»

Он вспомнил, что не спросил у витаминдеров, сколько вёрст до Камня-на-Оби.

«Неважно. Я на правильном пути, река приведёт…»

Раздался слабый гром. Дождь моросил несильно, затем окреп, зашумел, превратив реку в белёсое, размытое поле. Снова загремело вверху. И рядом с лодкой пролетела чайка. Рябь накрытой дождём воды заставила Гарина оцепенеть. Ему было хорошо, легко и спокойно. Капли били по его голове, стекали по лицу, попадали на стёкла пенсне, размывая окружающее, лодку и бегущее вдаль пространство. Гарин плыл в лодке, взявшись за борта, уверенный, что всё в его жизни происходит правильно, всё связано, но вовсе не предопределено, а целиком зависит от его воли и решительности. И для него важно лишь не сходить со своего пути. И всё будет хорошо, всё сложится, и вмиг покажется, что так и должно было быть, что всё было предопределено.

Вскоре дождь перестал, облака стали расступаться, и выглянуло солнце. Теперь оно было впереди, и Гарин понял, что день уже клонится к закату.

«Сколько же я был в трипе? Два часа, три, четыре? Или полдня? Даже не спросил…»

— Неважно, — проговорил он, снял мокрое пенсне, протёр полой рубахи.

Водрузив пенсне на его обычное место, он посмотрел вперёд. Освещённая солнцем река после дождя была великолепна. Ветер стих совсем, не тревожа её зеркала; огромная, широкая, она застыла, раскинувшись в своём вечном движении, раздвигая своим прозрачным телом окружающий мир и непрерывно демонстрируя свою красоту и могущество. Послегрозовое небо с клочьями разбегающихся облаков и глубокой лазурью подчеркивало великолепие Оби.

Эта красота, соединившаяся с внутренним покоем, заставила Гарина надолго оцепенеть.

Он очнулся от гудка парохода, когда солнце уже заходило, подсвечивая запад оранжево-багрово-розовым. Гарин оглянулся. Сзади шёл корабль. Доктору показалось, что судно движется прямо на него. Он схватил весло, встал и принялся отруливать вправо. Но корабль шёл левее и, когда поравнялся с челном Гарина, дал второй гудок. Стоя с веслом, Гарин уставился на корабль. Это было пассажирское трёхпалубное судно Yurga , украшенное гирляндами воздушных шаров и уже зажжёнными китайскими фонариками, там играла музыка и стояла, болтала, выпивала, танцевала празднично разодетая публика. Завидя Гарина, пассажиры закричали и замахали ему, как старому знакомому. А какой-то усатый молодой человек в серебристо-сером схватил банку пива, и с криком «Watch out!» ловко метнул в гаринскую лодку, и попал, вызвав аплодисменты публики. Теплоход мощно прошёл мимо доктора, подняв пенные волны, закачавшие лодку. На корме судна торчали, обложенные мешками с песком, крупнокалиберный пулемёт и ракетомёт с двумя ракетами.