Владимир Сорокин - Доктор Гарин

И вот — угораздило.

В лесу лошади перешли на шаг, и черныши вдруг запели. Это была даже не песня, а гудение, напоминающее горловое пение монголов. Оно удручало доктора своим однообразием. Лошади шли между тёмных стволов, всадники гудели глухими, утробными голосами, пугая ночных птиц.

— Renyxa… — пробормотал Гарин, облокотился на широкую спину всадника и стал задрёмывать.

«Это как раз про ту лыжню, на которую ступает лыжник, не зная, кто проторил ее, куда и зачем… но ты волей-неволей ступаешь на неё… выбираешь её, а потом наполняешь чужую лыжню идеей своего пути, осмысливаешь… или она тебя втягивает в свой путь? Во всяком случае, сейчас именно так и произошло…»

Доктор задремал.

И очнулся, когда сильные руки снова подхватили его и сняли с лошади. Конные, похитившие доктора, стояли на низком берегу, поросшем густым камышом. Светало. Лес зеленел вдали, а вокруг расстилались бесконечные острова камышей с затонами. Перебрасываясь краткими фразами на своём непонятном языке, черныши спешились, провели лошадей по берегу, сжатому камышами, и оказались напротив узкой протоки. Здесь стояли, привязанные к колам, две длинные и широкие лодки, похожие на челны. Черныши завели в челны лошадей, сели сами, усадили доктора, оттолкнулись вёслами и поплыли по протоке. Она шла, окружённая камышами, поворачивая влево и вправо, черныши ловко правили свои челны, лошади спокойно стояли в них, спокойствием показывая, что это им не впервой. На доктора никто не обращал внимания, что позволяло Гарину подробно разглядеть чернышей. Они были одеты довольно легко, но добротно, в узкие кожаные штаны из какого-то зверя и такие же кожаные безрукавки. Подпоясывались они плетёными кожаными ремнями, на которых висели деревянные молотки и тонкие каменные ножи с деревянными рукоятками. На плечах они несли кожаные мешки и знаменитые «арбалеты людей-медведей», породившие сотни народных слухов. Это были относительно короткие арбалеты, сделанные только из дерева, с торчащей толстой стрелой. Наконечник её был длинный и широкий, как у боевого копья, выточенный из кремня и основательно вделанный в древко. Ходили мифы о пробивной способности таких арбалетов. Сам лук у них тоже был необычный, толстый, хоть и неширокий, и словно скрученный из десятка других луков. «Кабину вертолёта пробивает, как фанеру, — вспомнил Гарин слова одного лётчика. — Поэтому мы к чернышам и не суёмся. Ракету радар видит, а стрелу — нет». Высаживать десант в районе обитания чернышей было опасно.

Протока упёрлась в берег. Черныши вывели лошадей из челнов, впрягли их в них и, понукая, похлёстывая, заставили тащить челны волоком по пестрящему алтайскими цветами лугу. Все пошли рядом. Солнце засверкало на востоке, и Гарин с грустью вспомнил, как хорошо встречал он прошлую зарю на Оби, когда плыл по своему пути, уверенный в себе, полный сил и ожиданий. Только теперь, шагая по пёстрой траве, он вспомнил, что сапоги и сумку забыл там, в бору. А в сумке — два конуса, купленных у витаминдеров.

«Как и те пирамидки… они же с Перхушей тогда тоже остались в самокате… навсегда…»

Он усмехнулся. Этот роскошный цветастый луг, восходящее солнце вдруг прибавили доктору решительности. Он остановился и громко произнёс:

— Я никуда не пойду!

Идущий за ним чернолицый подтолкнул его, но доктор стоял на месте:

— Не пойду.

— Докатор абраш ова! — громко выкрикнул чернолицый, поднимая молоток.

Другие остановились, придержав лошадей. Они все посмотрели на доктора.

— У меня ничего нет! Я вам всё отдал! — негодующе заговорил Гарин. — Зачем я вам нужен? Я старый, больной человек! Я ничего не умею!

Чернолицые подошли и обступили его.

— Я инвалид. — Приподняв штанины, доктор показал им свои титановые ноги. — Ин-ва-лид! Понимаете? Зачем вам инвалиды?!

Черныши молчали. При утреннем свете их волосатые лица стали хорошо видны. Они уставились на доктора. В их лицах было что-то безнадёжно опрокинутое, словно природа человека в одночасье рухнула в тёмный погреб глухой физиологической хтони, в бессловесное переплетение жил, вен, потрохов, слизи и кровяных сгустков, поворочалась там, мыча, ухая, и вылезла уже другой, с новым лицом, новыми ценностями и целями.

Один из них, с широким деревянным ожерельем, шагнул к доктору, вытянул из ножен широкий и плоский каменный нож, наклонился, тюкнул ножом по одной ноге доктора, затем по другой. Потом дважды тюкнул ножом по лбу Гарина и произнёс, приблизив своё чёрное лицо к лицу доктора:

— Эба ноорвага оп удо ферсин.

Его узкие глаза без ресниц, с жёлтыми веками, розоватыми белками и чёрными зрачками посмотрели так, что доктор не решился что-либо ответить.

— Вар на факр обристи нцоро, — продолжил чернолицый и вытянул руку с ножом вперёд, по направлению движения лошадей.

Из тёмного рта с потрескавшимися губами у него пахло ужасно. Фонетически грубый язык чернышей сопровождался ещё и нутряной вонью. Фигура черныша с ожерельем была приземистой и непропорционально широкой, чёрные мускулистые руки доставали до колен кривых ног. Всё выдавало в нём недюжинную силу.

«Такой коня поднимет и понесёт… мда… Нет выбора, доктор…»

Чернолицый издал горловой звук, другие поддёрнули лошадей, те потащили челны, черныши помогали им. Гарина подтолкнули сзади деревянным молотком. И он покорно пошёл.

Яркие цветы ложились под кили челнов, как под лемех. Шагая рядом, Гарин понял, что челны — угнанные. На одном из них белым по коричневому было написано SUZUN и стоял номер 15.

Перейдя луг, упёрлись в ещё одну заводь. Проплыли по ней, и снова пришлось лошадям тащить челны уже не по лугу, а по болотистой, заросшей сухой травой местности. Чёрная жижа чавкала под ногами Гарина и его похитителей. Он разглядел, что на ногах у них кожаные чулки с подвязанными деревянными подошвами. Вдруг впереди поднялись утки, и сразу же мелькнула на кочках яркая рыжая лиса, видимо решившая здесь поохотиться. Она кинулась прочь. Один из чернолицых быстро скинул с плеча арбалет, прицелился. Раздался мощный, как бы замедленный удар, свистнула стрела, и яркая лисица опрокинулась, вскочила на дыбы и снова упала, забилась в судорогах на сухих кочках. Охотник, кривоного раскачиваясь, побежал к добыче, поднял лису и потряс ею под одобрительные возгласы товарищей.

«Стрелять умеют…»

Лошади доволокли челны до следующей заводи. Спустили на воду, погрузились и поплыли. Камыша здесь было мало, зато встал сухой затопленный лес и стал сгущаться. Мёртвые, сгнившие, треснувшие и обрушившиеся в воду деревья выглядели угнетающе. Их становилось всё больше, но черныши уверенно направляли челны, минуя пни и топляк. Они знали путь. На скулу Гарина сел первый комар. А затем — второй. Гарин прихлопнул их и по нарастающему зуду понял, что вплыли в комариное царство.