Владимир Сорокин - Доктор Гарин

«В сосновом бору не было ни одного…» — тоскливо подумал он.

Вид болота с мёртвым лесом подействовал угнетающе. Челны плыли по нему зигзагами.

«В общем, мой путь становится извилист. Прямого не получается».

Проплыли по мёртвому лесу около часа, солнце встало, озаряя сухие корявые стволы и нечистую, тёмно-зелёную, а местами ржаво-коричневую воду. Черныш с ожерельем вышел на нос челна, приложил ко рту что-то вроде рожка и загудел. Впереди ему ответили. Лошади замотали головами, всхрапнули, одна заржала. И впереди, в мешанине уродливых мёртвых стволов послышалось глухое, словно из-под земли, лошадиное ржание. Проплыли по короткому прямому фарватеру из рухнувших в воду вековых дубов и елей, и Гарин не поверил своим глазам: перед челнами раскинулся удивительный город на болоте, выстроенный из стволов и обломков сухих деревьев с такой незатейливой простотой, словно слабоумный болотный великан, обитатель местных трясин и омутов, решил поразвлечь себя и выстроить местную Венецию, поглядывая на обшарпанную гравюру позапрошлого века. Челны причалили к корявой пристани, где их встречали такие же черныши, с такими же приземисто-кривоногими фигурами и заросшими лицами, в такой же одежде. Прибывшие и встречающие загалдели на своём грубом наречии, лошадей вывели из челнов и повели куда надо, а доктора взяли под руки и поставили на пристани, как диковинную куклу. Встречающие окружили его, стали трогать и перебрасываться насмешливыми репликами. Черныш высыпал на пристань всё имущество Платона Ильича, его расхватали, стали разглядывать. Доктор был уверен, что золотые вещи вызовут главный интерес, но ошибся: обнаружив деревянную копию старомодного айфона, черныши вскричали и загалдели сильней, стали передавать её друг другу. И слово «оморот» повисло в воздухе. Его стали повторять, передавая поделку и разглядывая её.

— Оморот! Оморот! — бормотали черныши.

Их толпа раздвинулась, и они притихли. Подошёл черныш с двумя каменными ожерельями на шее. Ему сразу отдали найденный деревянный айфон.

— Бо дорава оморот ыша? — спросил черныш.

Его глаза не были азиатскими, но внутренняя сторона век была розовой и без ресниц, как у всех чернышей.

— Я не понимаю, — ответил доктор, глядя в чёрное лицо.

Из-за широкого плеча черныша выглянуло… белое лицо. Это было так неожиданно, что доктор открыл рот. Но быстро понял, что это не обычное лицо, а лицо черныша-альбиноса: волосяной покров его был белый, тёмно-синие глаза с розоватыми зрачками смотрели на доктора.

— Ты сам делать это? — спросил альбинос женским голосом.

— Нет. Нашёл по дороге.

— Где?

— В заброшенной деревне.

— Далеко отсюда?

— Далеко. На другом берегу Оби.

Женщина-альбинос перевела слова Гарина. Её белая шерсть, круглая голова, полное лицо и широкая шея напомнили доктору детёныша нерпы. Ростом она была чуть поменьше чернышей-мужчин.

«Где-то у них тут и женщины… чернышат рожают… или альбиносок…»

— Траваух оморот ыша? — спросил двухожерельный.

— Зачем делал оморот? — перевела альбиноска.

— Я не делал его, а нашёл в деревне. Я не умею делать такие вещи. Я доктор, — ответил Платон Ильич, задыхаясь от вони, идущей изо ртов окруживших его чернышей.

Альбиноска перевела.

— Зачем врёшь нам? — продолжали допытываться они.

— Я не вру! — выкрикнул Гарин, теряя терпение. — На кой чёрт мне этот оморот?!

— Бороуш ака аарту! — прорычал двухожерельный, угрожающе придвигаясь к Гарину.

Доктор ответил двухожерельному тяжёлым взглядом.

Двухожерельный что-то скомандовал, Гарина схватили под руки и потащили по корявой пристани. Оглядываясь по сторонам, он отметил, что в городе чернышей нет ни одной прямой линии — всё громоздилось, лепилось из сухого, сучковатого дерева, топорщась и торча во все стороны. Свернули вправо, влево, снова вправо и пошкандыбали вниз по чудовищной лестнице, лупящей Гарина по титановым ногам.

«Пьяный Гомер и то бы лучше построил…»

Гарина втащили в длинный полуподвал. Он был тоже весь коряво-сучковатый, дневной свет пробивался сквозь неровные дыры, но здесь рядами стояли ровные деревянные столы с керосиновыми лампами. А за столами сидели… люди. Много людей. Одеты они были одинаково. И они были заняты работой.

Двухожерельный что-то прорычал альбиноске, и она перевела Гарину:

— Сейчас тебя кормить. Потом ты работать. Когда кто болеть, ты лечить.

Гарина отвели в какой-то закут, заваленный одинаковой одеждой, велели раздеться. Он снял свой зелёный халат, к которому уже успел привыкнуть, халат с тяжёлыми карманами, подержал в руке и отдал чернышу. Тот швырнул халат в угол, на кучу человеческой цивильной одежды. Доктору выдали синие штаны из грубого толстого хлопка, такую же рубаху и резиновые боты. Он оделся. Альбиноска повела его по корявым коридорам, и вскоре он оказался на большой кухне. Здесь густо пахло варевом, горели несколько выложенных камнями очагов, в полумраке стояли большие деревянные котлы, закрытые деревянными крышками. Здесь работало трое чернышей-мужчин. Черныш открыл один из котлов, зачерпнул ковшом и плюхнул в большую деревянную чашу что-то вроде густого овощного супа. Гарину сунули деревянную ложку, и альбиноска приказала ему сесть на низкую корявую скамью и есть. Сидя на ней, держа чашу на коленях, он стал есть суп, который оказался вполне съедобным и даже посоленным. После ночного насильственного перемещения в пространстве Гарин проголодался и ел с аппетитом. Альбиноска села неподалёку и разглядывала его. Взгляд её тёмно-синих, сапфировых глаз был неподвижен, и выносить его было трудно.

«Уставилась… А впрямь как детёныш нерпы… Они же такие белые, но черноглазые…»

Жуя, Гарин огляделся. Двое чернышей деревянной лопатой стали выхватывать раскалённые камни из очага и бросать их в котёл. Котёл закипел.

«Так они суп варят? Не на огне. Ну конечно, котлы-то деревянные…»

Гарин заметил, что на кухне не было ни одного железного предмета — все деревянное или каменное: большие ступы с пестами, широкие и тонкие каменные ножи, каменные сечки с деревянными рукоятями для рубки овощей и другие предметы, назначения которых Гарин не понял.

«Вот так. Провалился в каменный век…»

Зло усмехнувшись, он поперхнулся и закашлялся. Альбиноска неподвижно смотрела на него. Узкий, бело-шерстяной рот её тронуло что-то вроде усмешки.

— Хороший еда? — спросила она.

— Есть можно… — пробормотал Гарин.

— Другая нет.

— Я догадался, — усмехнулся он.

Закончив есть, он оставил чашку с ложкой на лавке и снова двинулся за альбиноской. Её фигура была такой же, как у мужчин, но поменьше, и спереди под кожаным обтяжным платьем немного выдавалась грудь. Они вернулись в место, где стояли столы с людьми.