Б Истон - Молиться за Рэйн

— Осталось чуть-чуть. Осторожнее, тут стекло.

Я чувствую, как что-то острое врезается в мою руку, когда впереди меня виднеется дневной свет. Рэйн открывает спиной дверь, я следую за ней, падая на крыльцо и чередуя кашель с рвотными позывами, пока мир вокруг меня, наконец, не перестает вращаться. И все это время я чувствую на себе ее заботливые руки.

— Прекрати, мать твою! — кричу я, отмахиваясь от нее и подползая к краю крыльца. Я отхаркиваю что-то черное, выплевывая это в кусты. Моя голова раскалывается, как и мое сердце, когда я пытаюсь понять, что, черт возьми, ей сказать.

— Мне очень жаль, — говорит она дрожащим голосом, затем садится на крыльцо рядом с тем местом, где моя голова свисает через край. — Я решила быстро вернуться в комнату, чтобы забрать рюкзак. Все твои лекарства были там. Я не могла их там бросить. Но когда вернулась, тебя уже не было. Я обежала вокруг весь двор в поисках тебя, прежде чем поняла, что ты вернулся обратно в дом.

Ее рассказ немного успокаивает мой гнев. Что не скажешь о мучительной правде, терзающей меня изнутри — правде о том, что в моем мире любовь и выживание взаимно исключают друг друга. Всего лишь на пару часов я допустил мысль, что, возможно, на этот раз все будет по-другому. Что может быть, я, наконец, смогу получить и то и другое. И что возможно, Бог все-таки не ненавидит меня.

— Уэс, скажи что-нибудь. Пожалуйста.

— Нам лучше сойти с крыльца.

Рэйн вскакивает на ноги и протягивает руку, чтобы помочь мне подняться, но я отмахиваюсь от нее и подтягиваюсь, хватаясь за перила. Спотыкаясь, я спускаюсь по лестнице и смотрю на солнце, пытаясь понять, который час. Я даже не могу разглядеть его сквозь столб черного дыма, который поднимается над домом, но, судя по тому, как тени деревьев покрывают правую сторону стволов, я бы сказал, что уже перевалило за полдень.

Бл*дь.

Снова ловлю себя на мысли поддаться искушению и накричать на Рэйн, чтобы она возвращалась домой. Но когда поворачиваюсь, готовый нанести удар, понимаю, что не смогу этого сделать. Ее голубые глаза округляются от раскаяния. И когда она моргает, две слезинки скользят по ее щекам, сверкая на солнце.

— Иди сюда, — говорю я, ощущая, как моя грудь увеличивается и раскалывается надвое, когда она прыгает в мои объятия.

— Я так испугалась, — причитает она, сжимая сзади мою рубашку и сотрясаясь от рыданий. — Я думала… думала, что потеряла тебя!

Провожу рукой по ее волосам, когда только что сказанные слова пронзают меня в самое сердце, как кинжалы. Испытываемая боль сильнее, чем от пулевого ранения или от попавшего в легкие ядовитого дыма.

Наконец-то я смог обрести то, чего мне не хватало всю свою жизнь, но, если я это сохраню, это убьет меня.

Неудивительно, что, когда я встретил Рэйн, она была одета в черную толстовку с капюшоном.

Она — гребаный пятый всадник Апокалипсиса.

Дом позади меня сгорает в огне, обжигая спину, но я не могу отойти от Уэса. Пока не могу.

Две ночи назад мне приснился кошмар о «Бургер Паласе», а на следующее утро на меня там напали. Прошлой ночью мне приснилось, что мы сгорели в огне, и это чуть не произошло несколькими часами позже. А что, если это не просто совпадение? Что, если эти кошмары сбываются?

Я вспоминаю, как Уэс говорил о том, что ночью ему приснилось, будто меня забрали у него, и мои руки сильнее сжимают его рубашку. Вдруг взрыв позади нас сотрясает воздух, и из меня вырывается крик. Я зарываюсь лицом в его грудь и чувствую, как рука накрывает мой затылок. Я пытаюсь расслабиться, но его хватка слишком сильна. Его поза слишком напряженная.

— Что это было? — спрашиваю я, не поднимая головы, надеясь, что это просто взорвалась плита или обвалилась крыша.

Когда Уэс сразу не отвечает, я поднимаю глаза и вижу, как сжимается его челюсть, как его взгляд прожигает мой, и чувствую, как сильно его грудь вздымается под моей щекой.

Выдыхая через ноздри, он, наконец, отвечает:

— Мой байк.

Мы обходим вокруг горящего дома Картера, и, конечно же, Уэс оказывается прав. Он припарковал свой мотоцикл возле дома, рядом с задней дверью, и когда огонь добрался до наружных стен, бензобак так раскалился, что взорвался.

Когда мы проходим мимо обломков горящего дома, на пути нам встречается руль, крыло и другие запчасти байка, и единственное, что мне приходит в голову, это:

— Мне очень жаль.

— Все в порядке, — отвечает он, не глядя на меня. — Все равно он мне больше не нужен. — От его резкого ответа по мне пробегает дрожь. Он говорит отстраненно и на автомате, как будто произносил подобные слова миллион раз, чтобы оправдать миллион разных потерь.

Все равно он мне больше не нужен.

Почувствует ли он то же самое, когда всадники заберут и меня?

Утром все было иначе. Утром он сказал, что кошмар, в котором меня забрали, напугал его, как и то, что он проснулся без меня. Но сейчас я в этом не уверена. Как будто настоящий Уэс погиб в том пожаре, и все, что я получила взамен — его внешняя оболочка.

Мы молча доходим до леса и начинаем свой путь вниз по тропе, сосредоточившись на том, чтобы обойти грязные лужи и упавшие ветки деревьев.

— Наверное, к лучшему, что мы не на байке, — говорю я, переступая через ствол упавшей сосны. — Эта дорога — сплошное месиво.

— Да, — невозмутимо отвечает Уэс, преодолевая препятствие, даже не смотря под ноги.

Его взгляд прикован к чему-то впереди. Я следую за ним и чувствую, как на моем и без того тревожном сердце становится еще тяжелее. Уэс смотрит в сторону моего домика на дереве.

— Ты ходила к своей маме прошлой ночью?

— Эмм… нет, — заикаясь, бормочу я, переступая через очередное упавшее дерево. — Я… сходила к ней рано утром, пока ты еще спал.

Уэс медленно кивает, сжимая губы в жесткую линию, и его взгляд падает на мои ботинки. Ботинки, которые, вероятно, он видел, стоящими на полу спальни Картера, когда проснулся.

Прямо там, где я оставила их прошлой ночью.

Мое замирающее сердце падает вниз, когда я понимаю, что Уэс догадался о том, что я лгу. Это единственное ощущение, которое наркотики позволяют мне чувствовать. Когда мы проходим мимо моего дома, я вообще не смотрю на него. Я представляю, что его там нет, что его просто не существует. Нет ничего, кроме моих ног, идущих по этой тропе. Никакого прошлого. Никакого будущего. Никаких чувств и никакого страха. Только хлюпанье грязи под моими ботинками и щебетание птиц, восстанавливающих свои гнезда после бури.