Б Истон - Молиться за Рэйн

Именно он — тот, кто заставляет всех уходить.

Его гребаное лицо — не более чем ложь. Он использует его, чтобы обманывать людей, которые считают, что ему можно доверять. Привлекательный. Уверенный. Сильный. Но он уродливый, лживый кусок дерьма, от которого люди бегут, когда понимают, что именно скрывается за фасадом.

Я плюю в его никчемное гребаное лицо, наблюдая, как оно искажается рябью, прежде чем с первобытным криком захлопнуть металлический люк. Лязг вибрирует в моих руках и груди, а из моих прокуренных легких вырывается кашель.

Но когда вокруг меня снова воцаряется тишина, я ощущаю странное спокойствие.

Этот человек исчез.

Не знаю, кто я без него, но мне становится легче. Я чувствую себя моложе. Свободнее. Мне больше нечего бояться, потому что все плохое, что могло случиться со мной, уже случилось. Из-за него.

А теперь он заперт навсегда.

Я беру рюкзак Рэйн, замечая, насколько он тяжелый. Когда мои ноги начинают двигаться, шаги кажутся слишком широкими. Мой обзор необычно высок. Я снова ребенок, в теле взрослого мужчины, идущий домой с рюкзаком, полным еды, которую он нашел в мусорном контейнере позади «Бургер Паласа».

Тропа стала шире, чем я помню. И еще грязнее. Но птицы поют те же трели, что и тогда, и пахнет точно так же — соснами. По возвращении домой я почти ожидаю увидеть маму и Лили. Мама, вероятнее всего, будет лежать в отключке на диване с этой штукой в руке или спорить со своим «другом» в спальне. Лили, наверное, будет кричать, лежа в своей кроватке. Ее маленькое личико засветится, когда я войду в комнату, но через минуту-другую она снова начнет плакать. Мама говорила, что для детей это нормально, что они просто «орут все гребаное время».

Когда прохожу через задний двор Гаррисонов, то замечаю, что их качели исчезли. Я часами проводил здесь время с их сыном Бенджи. Соседний дом Пателов выглядит так, словно в нем уже много лет никто не жил: окна выбиты, а трава достигает моих колен. Брошенные машины выстроились вдоль дороги, усеянной разбитой техникой, посудой и всем тем, что с удовольствием любят разбивать подростки. Я позволяю своим ногам нести меня через этот хаос, но с каждым хрустом под моими ботинками становится все более и более очевидным, что просевший бежевый дом в конце улицы — больше не мой дом.

И уже очень, очень давно.

— Прайор-стрит, четыре-пять-семь, — сказал я женщине по телефону, когда позвонил в 911, как меня учили в школе.

— Что у вас случилось?

— Моя младшая сестра перестала плакать.

— Милый, это что, телефонный розыгрыш?

— Нет, мэм. Она… она не просыпается. Она вся посинела и никак не хочет просыпаться.

— А где же ваша мамочка?

— Она тоже не просыпается.

На почтовом ящике по-прежнему написано «457», но дом выглядит совсем не так, каким я его помню. Во-первых, наш дом был светло-серого цвета с белой отделкой и белыми ставнями, которые, кстати, остались. Прогнившие ступеньки крыльца, которые обычно шатались, когда я сбегал по ним, боясь опоздать на школьный автобус, оказались заменены. А на самом крыльце, там, где раньше висело гигантское осиное гнездо, теперь висят красно-синие пластиковые детские качели.

Моя грудь сжимается, когда я инстинктивно прислушиваюсь к звуку плача.

Но вокруг только тишина.

Я бегу к крыльцу, одним прыжком преодолеваю все четыре ступеньки и всматриваюсь в одно из окошек, расположенных по обе стороны покрашенной входной двери.

— Есть кто дома? — спрашиваю я, стуча по двери кулаком, затем смотрю в другое окно, пытаясь заглянуть внутрь. — Эй! — кричу я, колотя по стеклу открытой ладонью.

Хоть на стене в гостиной и висят фотографии, на которых запечатлены улыбающиеся незнакомцы, я не могу отделаться от мысли, что, зайдя в дом, обнаружу там маму и сестру такими, какими я нашел их в тот день. Одна — без сознания и потерянная для всего мира, другая…

Не успеваю опомниться, как я уже хватаюсь за дверной косяк и выбиваю эту гребаную дверь. Деревянные щепки разлетаются в разные стороны, когда она резко распахивается. Я врываюсь в гостиную и сразу понимаю, что здесь больше не пахнет сигаретным дымом и прокисшим молоком. Стены внутри тоже покрашены, а мебель простая и чистая.

— Эй, есть кто дома? — я осторожно шагаю по коридору, мое сердце бешено колотится.

Когда я заглядываю в первую комнату, которая раньше была моей, то на полу не нахожу матраса, окруженного коллекцией фонариков на случай, если отключится электричество. Вместо этого я вижу компьютерный стол и два одинаковых книжных шкафа, заполненных книгами.

Кроватка Лили находилась в маминой спальне, а на двери в соседней комнате висел замок. Она никогда не говорила, что было в той комнате, но сейчас эта дверь была широко открыта.

Подпитываемый адреналином, я захожу в комнату, и мой взгляд падает на белую кроватку, стоящую у дальней стены. Лучи послеполуденного солнца освещают ее, падая из окна. Дикие животные, свисающие с мобиля, наблюдают за моим приближением, затаив дыхание вместе со мной, когда я с каждым шагом заново переживаю тот день.

Я помню облегчение, которое почувствовал, когда она перестала плакать. И как потом заметил, что ее кожа была нездорового цвета. Что ее открытые глаза смотрели в никуда. Что ее некогда пухлые щечки ввалились, а костяшки пальцев ободрались от непрестанного жевания.

Но когда я смотрю в эту колыбель, складывается ощущение, будто я переживаю тот день в обратном порядке: сначала приходит страх, а затем облегчение.

Здесь нет никакой Лили. Нет смерти. Нет никакой потери. Только простыня с розовыми жирафами и серыми слонами, а также крошечная подушка с вышитыми на ней двумя простыми словами: «Тебя любят».

Я беру ее в руки и перечитываю снова, моргая от внезапно нахлынувших жгучих слез, затуманивших мое зрение: «Тебя любят».

Я стискиваю зубы и пытаюсь дышать сквозь боль: « Тебя любят».

Мне хочется швырнуть эту подушку на пол и растоптать ее, но вместо этого я изо всех сил прижимаю ее к груди — к тому месту, которое болит больше всего. Я снова слышу эти два простых слова в своем сознании, но понимаю, что голос, произносящий их шепотом, не мой.

Он принадлежит другой никому не нужной девочке. Той, что с печальными голубыми глазами, слишком большими для ее нежного лица. Той, которая смогла найти способ позаботиться обо мне, даже когда никто не заботился о ней.

Той, которую я только что бросил обратно волкам.

Может, я и не смог спасти Лили, но я уже не тот испуганный маленький мальчик.

Теперь я мужчина.

Мужчина, который лжет.

Мужчина, который крадет.

Но мужчина, который сделает все возможное, чтобы защитить свою девочку.