Б Истон - Молиться за Рэйн

Цвет крови и вонь, заполняющая гребаное пространство, говорят о том, что это дерьмо произошло не только что. Я бы сказал, что старик сидит здесь уже довольно давно.

Мои внутренности скручиваются, и на этот раз плотно сжатая челюсть не удерживает меня от того, чтобы извергнуть содержимое желудка на ковер, когда последние два с половиной дня проносятся в моей голове в обратном направлении.

Таблетки. Скрытность. Перепады настроения.

То, как она отказалась впустить меня в дом.

То, как она сказала, что он не услышит стука и не увидит ее у дверей.

То, как она той ночью выбежала отсюда, как будто увидела…

Я встаю на колени, и меня снова тошнит.

Боже.

Бл*дь!

Он был здесь все это гребаное время.

Песня начинается сначала.

И теперь она здесь, вместе с ним.

Вытирая рот тыльной стороной ладони, я иду к лестнице, которая расположена у открытой входной двери. Не смотря на то, что мне не хочется запирать этот запах в ловушке, я захлопываю дверь ногой. Последнее, что нам нужно — это дикие собаки, учуявшие труп.

Свет фонарика указывает путь, пока я тащусь вверх по лестнице, прислушиваясь к любым звукам: движению, плачу, чему угодно. Но ничего не слышу. Ничего, кроме этой проклятой песни и звука собственного учащенного пульса, когда, наконец, добираюсь до коридора второго этажа.

Пять дверей.

Три из них закрыты.

Ну, вот и все.

— Рэйн? — кричу я снова, но знаю, что она не ответит. Я стараюсь не думать о причинах, когда освещаю фонариком первую открытую дверь справа.

При виде черной косы у меня перехватывает дыхание, но я с облегчением выдыхаю, когда понимаю, что она лежит на переполненном мусорном ведре. Рядом с раковиной.

Внутри никого нет. Это просто пустая ванная комната.

Когда я распахиваю следующую дверь и не нахожу ничего, кроме полотенец и простыней, меня посещает одна мысль.

Может, это Рэйн убила старого ублюдка? Я видел, как она легко подстрелила двух мудаков в «Хакаби Фудс», как будто ей это ничего не стоило. Она могла убить и его тоже, если бы это была самооборона.

Я хочу в это верить. Хочу думать, что Рэйн вышла победительницей из этой хреновой ситуации. Я хочу обнаружить, как она сидит, раскачиваясь, в каком-нибудь углу, потому что сошла с ума. А не потому, что сломалась.

Когда подхожу к последней двери справа, песня начинается снова.

— Рэйн? — Я легонько стучу, прежде чем повернуть ручку, чтобы не напугать человека, который может оказаться внутри. — Это Уэс. Можно мне войти? — Я приоткрываю дверь и готовлюсь к удару, но единственное, что бьет мне в лицо — это тот же самый трупный запах, что и внизу.

Дерьмо.

Я натягиваю рубашку на нос и, приближаясь к бугру на кровати, молюсь каждому гребаному Богу, которого только могу вспомнить. Пожалуйста, пусть это будет не она. Пожалуйста, пусть это будет не она. Я молю тебя. Знаю, ты чертовски ненавидишь меня, но просто… бл*дь. Пусть это будет не она.

Я беспомощно смотрю, как свет от фонарика скользит по краю кровати с балдахином и по поверхности лоскутного покрывала в цветочек, которое натянуто на лицо человека, точнее, где оно было раньше — судя по размеру и расположению темно-бордового пятна на ткани. Я не решаюсь стянуть его вниз. Мне это и не нужно. Светло-русые волосы, веером рассыпанные по рваной подушке, которая усыпана перьями и пропитана густой, как смола, кровью, говорят все, что мне нужно знать.

Миссис Уильямс уже не спасти.

Надеюсь, что еще не слишком поздно спасти ее дочь.

Мои ноги приходят в движение, кишки скручиваются, а руки сжимают фонарик, как спасательный круг.

И это не потому, что мне страшно.

Теперь я точно знаю, где ее искать.

В конце коридора музыка звучит громче, поэтому последняя комната слева должна быть той самой. Я шагаю по покрытому ковром полу и поворачиваю ручку. Я не стучу, не выжидаю и не распахиваю дверь с безопасного расстояния. Все мои инстинкты выживания вылетают в гребаную трубу, когда я прорываюсь через последнее препятствие, стоящее между мной и моей девочкой.

Первое, что я ощущаю — это запах. Он не трупный и металлический, как в остальном доме. Он такой же ароматный и сладкий, как недавно приготовленные ванильные булочки. Я закрываю за собой дверь и делаю глубокий вдох, как утопающий пловец, вынырнувший на поверхность воды. Знакомый запах наполняет мои легкие и поднимает настроение. Оглядывая комнату, я повсюду нахожу его источник. Зажженные свечи освещают каждый уголок маленькой комнаты Рэйн. Я выключаю фонарик и убираю его обратно в карман, осматриваясь в уютном пространстве. Кое-где на полу лежат тетради и одежда. Вдоль левой стены расположены книжные шкафы с беспорядочно расставленными книгами и безделушками. Кровать и письменный стол занимают большую часть правой части комнаты. И там, на этой кровати, спит моя собственная Спящая красавица.

Она лежит на животе поверх покрывала, представляя собой воплощение совершенства в этом гребаном доме ужасов.

Я пересекаю комнату в два шага. Первое, что делаю — это хватаю с прикроватной тумбочки светящийся телефон Рэйн и нажимаю на паузу. Кладу его обратно и облегченно выдыхаю, когда эта гребаная песня прекращается, и вокруг нас воцаряется тишина.

Рэйн лежит лицом к стене, поэтому я сажусь на край кровати и провожу рукой по ее блестящим черным волосам. Они кажутся такими гладкими под моей ладонью. Гладкими и реальными. Ничто не имеет значения за пределами этих четырех стен. Хаос, опасность, разлагающаяся смерть. Ничего этого не существует. Есть только я, мой спящий ангел и безмолвное чувство покоя.

— Рэйн, — шепчу я, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в висок.

Но когда мои губы касаются ее кожи, моя иллюзия счастья рушится.

Она холодная. Слишком холодная.

— Рэйн! — Я легонько трясу ее за плечо и наблюдаю за тем, как ее безвольное тело безжизненно двигается.

— Твою мать! Рэйн!

Я вскакиваю на ноги и переворачиваю ее к себе лицом.

И это то же самое, что снова заглянуть в глаза Лили.

Фиолетовые губы.

Фиолетовые веки.

Пепельная кожа.

Я опоздал.

Я чертовски опоздал.

— Просыпайся, Рэйн! Ну же, детка! Очнись!

Мои глаза и руки обшаривают каждый дюйм ее тела в поисках пулевого ранения, перерезанного запястья, хоть чего-то, что могло бы объяснить, почему она, черт возьми, не просыпается. Но я ничего не замечаю. Никакой крови. Никаких порезов. И только разорвав ее фланелевую рубашку, я нахожу ответ.

Или, точнее, не нахожу.

Драгоценный пузырек гидрокодона исчез.

— Черт возьми, Рэйн! — мой голос срывается, произнося ее имя, как приливная волна, сталкивающаяся с волнорезом. Затем я прижимаю пальцы к яремной вене, пытаясь нащупать пульс, который, знаю, что не почувствую.