Б Истон - Молиться за Рэйн

— Когда я докуривала сигарету, раздался выстрел. Он был таким громким, как будто доносился из дома, но я подумала, что это безумие. А потом услышала еще один.

— В твоей комнате, — замечает Уэс, проводя рукой по моим волосам. — Я видел дыру в твоей кровати, когда относил тебя сюда прошлой ночью.

Я киваю, глядя в пустоту.

— Он думал, что я сплю под одеялом, как и она.

Я подношу дрожащую руку ко рту и замираю, когда понимаю, что не держу сигарету. Я почти ощущаю, как трава хлещет по моим голым ногам, когда бегу через задний двор и, схватившись за ручку входной двери, слышу, как раздается третий выстрел.

— Я видела, как это случилось. — Я зажмуриваюсь, пытаясь остановить новый поток слез. — Я видела, как мой отец…

Уэс крепче обнимает меня и снова начинает раскачивать из стороны в сторону.

— И когда я позвала маму, она не ответила… — из меня вырывается очередное рыдание, которое я останавливаю рукавом своей рубашки, вспоминая, как она выглядела, прежде чем я натянула на ее лицо одеяло. Я поцеловала ее на ночь поверх одеяла и убедила себя, что она просто уснула. Что они оба просто спят.

Затем я закрыла дверь в их спальню, выпила бутылку сиропа от кашля и тоже легла спать.

— Мне так жаль, — шепчет Уэс.

Вот опять эти слова: «Мне так жаль».

Но, по какой-то причине, когда он произносит их на этот раз, они больше не причиняют боли.

Они исцеляют.

Я веду Рэйн вниз по лестнице и выхожу через заднюю дверь, прикрывая ее глаза рукой. Мой желудок сжимается в узел.

— Я уже могу смотреть?

— Пока нет, — отвечаю я, уводя ее от крыльца в высокую, по колено, траву.

Мы проходим около тридцати футов, пока не оказываемся в тени огромного дуба.

Прошлой ночью, когда я оказался абсолютно уверен в том, что организм Рэйн очистился, и ей нечем было больше тошнить, я не знал, куда, черт возьми, себя деть. Я не мог спать в этом доме. Я не мог оставаться в нем ни на секунду дольше, чем это было необходимо. Я не мог находиться с этими гребаными трупами всего в паре комнат от нас. И понимая, что Рэйн придется столкнуться со всем этим, как только она проснется… совершенно вменяемой, я знал, что должен что-то сделать, прежде чем потеряю рассудок.

Просто надеюсь, что это было правильным решением.

Сделав глубокий вдох, я убираю руку от ее глаз.

— Хорошо. Теперь можешь смотреть.

Даже несмотря на то, что я потратил на работу всю ночь и большую часть дня, получилось не очень опрятно: могилы неглубокие, насыпь вся в грязи, кресты сделаны из веток, которые я скрепил травой, но, по крайней мере, я вытащил тела из дома и закопал в землю, где им самое место.

Я прикусываю нижнюю губу и наблюдаю за тем, как Рэйн открывает глаза. После всего, что она пережила, мне меньше всего хочется причинять ей боль, но, когда она прикрывает свой рот руками и смотрит на меня, я вижу в ее больших голубых глазах слезы благодарности.

Притягиваю ее к себе, чувствуя то же самое. Она здесь, и с ней все в порядке. Даже если мы пробудем рядом всего несколько часов или даже минут, каждая секунда мне будет казаться ответом на мою молитву.

Первую за всю мою гребаную жизнь.

Это напомнило мне…

— Ты не хочешь что-нибудь сказать? — спрашиваю я, целуя ее в макушку.

Она кивает возле моей груди и поднимает на меня глаза, полные слез.

— Спасибо, — говорит она, и искренность в ее голосе пронзает меня до глубины души. — Я не… не могу поверить, что ты сделал все это. Ради меня.

Я улыбаюсь, смахивая большим пальцем слезу с ее щеки.

— Я начинаю думать, что есть мало того, чего бы я не сделал ради тебя.

Мой ответ тоже вызывает у нее улыбку.

— Например, что?

— Чего бы я для тебя не сделал?

Она кивает, и в ее грустных покрасневших глазах снова появляется озорной огонек.

— Не знаю… помочиться на Тома Хэнкса, если бы он был в огне?

Рэйн издает сопливый смешок и, хихикая, прикрывает свой мокрый носик локтем. Это самая очаровательная вещь, которую я когда-либо видел. Наблюдая за ней, я стараюсь запомнить каждый звук, каждую веснушку, каждую ресничку. Знаю, это глупо. Ведь я не смогу взять с собой эти воспоминания так же, как и не смогу сохранить ее, но я не унываю.

Если Рэйн нужна всадникам, им придется вырвать ее из моих холодных, мертвых рук.

Когда ее смех затихает, я киваю в сторону могил.

— Я имею в виду, может, ты хочешь сказать что-нибудь им?

— Ох. — Рэйн снова становится грустной, когда поворачивается, чтобы еще раз взглянуть на две грязевые кучи. — Нет, — отвечает она, ее лицо выражает разбитое сердце, но в то же время и надежду. — Я скажу им все лично, когда снова их увижу.

Я киваю, надеясь, что это наступит еще не скоро.

— Так что же нам теперь делать? — спрашивает Рэйн, шмыгая носом и оглядываясь по сторонам. — У тебя есть новый план?

— Мой единственный план состоит в том, чтобы провести вечер в этом домике на дереве, — я указываю в сторону деревянного ящика в нескольких ярдах от нас, — наблюдая за закатом с одной супергорячей девушкой, которую похитил несколько дней назад, а затем, возможно, приготовить ей ужин. Я видел в доме спагетти и блинный сироп.

Рэйн сводит свои тонкие темные брови вместе.

— Ты хочешь сказать, что просто… сдаешься?

— Нет, — отвечаю я и беру ее за руку, направляясь к нашему домику на дереве, подальше от этого гребаного дома. — Просто поменялись приоритеты, вот и все.

— И что же ты предпочитаешь выживанию? — спрашивает Рэйн, оказавшись на одном со мной уровне, когда ступает на первую ступеньку лестницы, ведущей к домику на дереве.

— Жизнь, — улыбаюсь я.

Затем наклоняюсь вперед и, пока еще могу, целую свою девочку.

Жизнь.

В тот момент, когда губы Уэса касаются моих, я точно понимаю, что он имеет в виду. Все смерти — и прошлые, и будущие — уходят на задний план, и остается только он. Мое живое и дышащее настоящее.

Меня переполняет любовь к Уэсу. Я люблю его за то, что он вернулся за мной. Люблю за то, что он спас мне жизнь, хотя у нас и осталось всего несколько часов. Я люблю его, потому что он сделал для моих родителей то, для чего я была слишком слаба и не могла сделать сама.

— Я люблю тебя, — шепчу ему в губы, нуждаясь в том, чтобы сказать это вслух. Нуждаясь в том, чтобы он это знал.