Кристина Далчер - Мастер-класс

Впервые я была первой.

Марджи наконец добралась до стойки.

— Овощной салат, пожалуйста. С обезжиренной заправкой. — Она выразительно глянула на изящные часики, украшавшие ее тонкое запястье. — И побыстрей. У меня только пять минут. — Из-за спины у нее донесся целый хор «и у меня тоже!». Марджи, разумеется, могла оказаться и в самом конце очереди, но все же постаралась, чтобы этого не произошло.

Подавальщица обменялась взглядами с работником, приносившим готовые блюда, и тот выразительным жестом поднял вверх руки: «жаль, но тебе не повезло». Тем временем Кэндис рядом со мной уплетала уже третий батончик с воздушным рисом. Она, не скрываясь, хихикнула, и Марджи тут же метнула в ее сторону испепеляющий взгляд, затем снова повернулась к стойке и выдала свой основной козырь.

— А вы знаете, кто мой отец? — сказала она женщине. — Знаете? — И, обращаясь к представительницам школьной «элиты», правда уже бывшей, воскликнула: — Нет, это просто неслыханно!

Но подавальщице было совершенно безразлично, кто такой отец Марджи Миллер и насколько высокое положение он занимает. Может, где-то на государственном уровне он бы и мог возмутиться, но здесь и сейчас, в местной школе, все мы были на одном уровне, и самым главным было то, какого цвета карточку получил ученик в соответствии со своим уровнем успеваемости. А уровень Марджи давал ей право лишь на белую карточку; и всем тем, кто получил белые карты, пришлось встать в отдельную очередь и ждать.

И это стало поистине великой местью за нас, «отщепенцев», таким как Марджи!

Когда люди оказываются в экстремальных ситуациях или получают травму, включается некий механизм, и даже самые глубокие интроверты раскрываются и обнажают душу.

Я не была раньше знакома с матерью Сабрины; я лишь несколько раз видела ее неясный силуэт за рулем автомобиля, когда она подвозила к автобусу свою дочь. Но на этот раз, когда двери желтого автобуса намертво захлопнулись, мы с ней продолжали держаться друг друга, словно двое последних людей на земле. И она, в очередной раз закурив и глядя, как отъезжает автобус, уже не стала выдыхать мне в лицо отвратительный дым, пахнущий горелым дегтем.

— Говорят, мы сможем их навещать, — сказала она куда-то в пространство. — Раз в четверть. И свидание будет длиться целых пять часов.

Нам действительно так сказали. В одном конверте с желтой карточкой Фредди прислали и новые правила. Один-единственный листок, так что я все отлично запомнила.

Дорогие родители!

Пожалуйста, не давайте ученику с собой никаких электронных устройств, в том числе: мобильные телефоны, фотокамеры, аудио- или видеорекордеры любого вида, планшеты, лэптопы и электронные указки. Во время первой же проверки все это будет конфисковано и убрано под замок. Мы полагаем, что работа в зоне, свободной от воздействия электроники, обеспечивает учащимся возможность наилучшим образом раскрыть свой академический потенциал. Мы также просим позаботиться о том, чтобы дети не брали с собой наличные деньги, ювелирные украшения или какие-то иные ценные вещи.

Дорогие родители и родственники! Пожалуйста, воздержитесь от звонков в школу и электронных писем. Наша основная миссия — служить вашим детям. А потому, за исключением крайней необходимости, персонал школы не имеет права ни на переговоры, ни на переписку с родителями. Недопустимы также личные посещения вне особых, установленных графиком дней.

Родительские дни разрешены раз в четверть. Конкретно ваш день посещения и прочие детали будут присланы вам по электронной почте в течение двух ближайших рабочих дней.

С благодарностью за то, что доверили нам ваших детей,

Никаких названий у государственных школ не было; у них имелись только номера, и оказалось, что примерно по одной такой школе есть в каждом штате. Я и не знала, что их уже так много.

«Миссис Сабрину» на самом деле звали Джолин Фокс, хотя на лису она была совсем не похожа; скорее уж на оленя, попавшего на шоссе, да так и застывшего в страхе с широко раскрытыми глазами в свете фар. Зрачки у Джолин были странно расширены.

— Я ничего не понимаю! — говорила она, судорожно затягиваясь третьей сигаретой. — Ведь никогда даже не упоминалось о том, что ребенок будет немедленно отправлен в государственную школу, если всего один раз не сдаст месячный Q-тест на «серебряном» уровне. Мы, конечно, и без того сильно расстроились, получив тот конверт, но мы были абсолютно уверены, что там зеленая карта. Желтой мы никак не ожидали. Чего угодно — только не желтой! — Она помолчала и, прищурившись, посмотрела на солнце. — Смешно, но желтый всегда был моим любимым цветом. А теперь мне даже занавески придется сменить, потому что я на этот желтый смотреть не могу спокойно.

— Вы машину-то сейчас вести в состоянии? Может, к нам зайдете? Выпьем чайку? — предложила я и прикусила язык, так злобно глянул на меня Малколм.

Джолин только головой покачала и потушила недокуренную сигарету. В руке она нервно теребила ключи от дорогой машины «Лексус SUV», висевшие на цепочке с монограммой «Тиффани»; на ней были великолепные швейцарские туфли. Но не помогал даже обволакивающий эффект больших денег. Ведь дочери-то у нее больше не было.

Единственное, что нам с ней оставалось, это обменяться электронными адресами; мы молча набрали нужные буквы, цифры и знак @, и я потащилась обратно к своему дому. Малколм уже вошел внутрь; впрочем, он все же дождался, когда тронется с места желтый автобус, увозящий его ребенка. А я все стояла, отчетливо представляя себе, каково сейчас моей девочке — голову она опустила, прислонившись лбом к холодному оконному стеклу, и считает про себя деревья, телефонные столбы и километровые указатели.

Вряд ли нашлось бы подходящее слово, способное обозначить состояние моего нынешнего «я». Много вариантов приходило на ум, все с негативным оттенком, но ни одно из этих слов не могло выразить то чувство ужаса-горя-утраты-печали-ненависти, которое я сейчас испытывала. Видимо, для этого требовалось некое новое соединение звуков и букв; обычным словам это не удавалось. Это могло бы быть нечто вроде всхлипа: тхлфб . Или вопля: ауэйя!

— Неужели они все-таки ошиблись? — спросила я у Малколма, подогрев в микроволновке свой остывший кофе и снова отходя с ним к окну, откуда я могла по-прежнему наблюдать за Джолин. Пожалуй, это самое большое количество слов, которые я сказала своему мужу со вчерашнего утра, когда он шантажом заставил меня завтракать с ним и Алексом. Ведь даже за этим проклятым завтраком я практически молчала, лишь несколько раз односложно ответила на вопросы Алекса насчет девочек.