Кристина Далчер - Мастер-класс

Хотя в последующие годы вряд ли можно было бы назвать правильным мое собственное отношение к Фредди: я ее слишком баловала, слишком оберегала, я обязательно вместе с ней готовилась к каждому школьному тесту, ибо хотела быть уверена, что моя девочка получит приблизительно такую же оценку, какую я поставила ей в том фальшивом пренатальном Q-тесте. Теперь мне стало казаться, что я сама все испортила, создав слишком ненадежный фундамент для столь непредсказуемой ситуации. Мое стремление защитить ребенка внезапно ударило по мне рикошетом, и теперь Фредди осталась совсем без защиты.

Я нацарапала еще какую-то глупость на чистом листке «синей книги», положила авторучку и решительно подняла руку.

Хватит с меня! Мне осточертело быть блестящей супругой Малколма Фэрчайлда!

ТОГДА:

Я стала понемногу уклоняться от секса с Малколмом. Приготовив Энн ее вечернюю бутылочку, я укладывала ее в кроватку, придвинутую к моей половине нашего супружеского ложа, чтобы тут же успокоить, если она вдруг среди ночи проснется. Одна и та же старая песня звучала у меня в ушах: если он будет настойчив, я постараюсь подстроиться под его ритм; если станет покрывать поцелуями мое тело, я позволю себе безвольно отдаться его ласкам. Да, я участвовала в наших любовных играх, но нередко какая-то часть моего «я» как бы выскальзывала из-под его тела и, спрыгнув на ковер, исполняла победоносную маленькую джигу.

Так ты меня любишь? — пел у меня в душе какой-то новый голос. — А ты знаешь, что я теперь умею и танцевать, и отлично притворяться, и заниматься всем этим прочим дерьмом ?

Нет, хорошим танцором меня уж никак нельзя было назвать, но это ни малейшего значения не имело, потому что Малколма всегда интересовало только одно. Не мое тело, не мои сиськи или задница и даже не то, как замечательно у нас все получается, когда я сверху.

Эротическая одежда его тоже не возбуждала. Я пыталась надевать всевозможные неглиже в кружевах и оборочках в стиле «беби-долл», или атласные капоты в стиле «веселая вдова», или чулки в сеточку, или даже купленное в секс-шопе белье, в котором я была похожа на женский аналог «человека-паука» из-за бесконечно перекрещивающихся полосок ткани. Но на все мои ухищрения Малколм только головой качал.

— Сними это, Эл, — говорил он, когда я ложилась в постель в красном игривом боди, настолько прозрачном, что сквозь него было видно все, что нужно. — Это тебя унижает. — Этим он, видимо, хотел сказать, что его не интересует мое тело, а мне это казалось уморительным и одновременно совсем не смешным.

Вот так все и продолжалось в те времена, когда секс у нас еще порой случался — тяжелое пыхтение, шлепки тел друг о друга, смятые египетские простыни из тончайшего хлопка стоимостью в десятки тысяч и, как выражался Малколм, «самого лучшего качества»; это определение вообще было для него ключевым, он и сам всегда стремился стать личностью «самого лучшего качества». Ну, в постели-то он себя явно чувствовал именно таковым. В отличие от меня. Я в это время была обычно далеко-далеко, в другом, куда более приятном месте, и вспоминала того мужчину, который однажды поцеловал меня и сказал, что я прекрасна. А еще я вспоминала, какой безумный, поистине рок-н-ролльный секс в стиле «я никак не могу тобой насытиться» бывал у нас с ним на заднем сиденье «Мустанга».

Я всегда останавливала бег своих мыслей на этом месте — мне хотелось еще немного побыть там, на заднем сиденье «Мустанга», а не в той облицованной кафелем, как в придорожном мотеле, ванной моей в Коннектикуте, где я с ужасом взирала на две сакраментальные полоски теста, и не в институтской библиотеке, где я написала Джо свое последнее письмо, и уж определенно не в том абортарии, где я позаботилась о том, чтобы в дальнейшем иметь в жизни куда больше возможностей. Если же я не переставала думать и дальше, то даже самые лучшие моменты всей моей последующей жизни начинали казаться мне удивительно мрачными.

Малколм нависал надо мной, затем его тело содрогалось, замирало, всем своим весом обрушивалось на меня, и я снова оказывалась пойманной в ловушку.

— Господи, как же я люблю тебя, Эл! — выдыхал он, и я неизменно задавала ему тот самый старый вопрос: что именно он во мне любит? Разумеется, это звучало скорее как шутка, как милое воркованье, вызванное соответствующим моментом.

— Ты любишь мое тело или мои мозги? — кокетливо спрашивала я.

— А ты как думаешь? — И Малколм, перекатившись на спину, принимался одной рукой оглаживать-ощупывать мое тело. Разговаривали мы, конечно, шепотом, чтобы не разбудить ребенка.

А я не была уверена, как лучше ему ответить: то ли так, чтобы заслужить большой приз в виде его широкой улыбки, то ли признаться, что именно мне хотелось бы от него услышать. Да, мне хотелось, чтобы он считал меня прекрасной и говорил об этом. Хотя мы, девушки и будущие женщины, не были так уж к этому приучены. Нас учили, что нужно искать такого мужчину, которому от тебя нужно нечто большее, чем просто хорошенькие личико и фигурка; что прежде твоему избраннику должен быть интересен твой духовный мир и твои мысли. Ибо телесная красота уйдет, а ум останется. И вообще, любят головой.

Ну да.

Считалось, что мы во все это верим, что именно этого мы и хотим; что нас привлекают мужчины, способные в первую очередь оценить наши мозги, а не наше тело; мужчины, которые, по сути дела, слепы, ибо не замечают внешней красоты женщины и способны разглядеть лишь ее внутреннюю красоту и ум. И все те женщины, которым мы по-настоящему доверяли, внушали нам, что как раз это-то и хорошо; и я сама, наверное, если бы мне пришлось выбирать, выбрала бы такого возлюбленного, который способен видеть то, что у меня глубоко внутри, как бы не замечая при этом тех следов, которые оставляют на теле возраст и беременности, не замечая ни морщинок в уголках рта и глаз, ни отвисшего живота, ни «подаренных» беременностями растяжек. Но почему, собственно, выбирать должна именно я? Почему не мужчина? И что такого, черт возьми, неправильного в простом желании быть желанной? Желанной во всех отношениях?

Малколм шевельнулся рядом со мной и, вытянув длинную руку, крепко обхватил меня за талию; голос его звучал совсем сонно, когда он в очередной раз повторил, как он меня обожает и какая у него во всех отношениях блестящая женушка. А у меня сна по-прежнему не было ни в одном глазу. Я продолжала размышлять.

И приходила к выводу, что Малколм, наверное, предпочел бы иметь секс с моими ушами. Тогда он оказывался бы ближе всего к той части меня, которую он действительно любит.

Моя начальница сидела за рабочим столом, поджав губы и раздраженно прищурившись. Прежде чем заговорить, она долго распихивала по ящикам и полкам стопки бумаг, поправляла на столе письменные принадлежности и табличку с надписью «Доктор Марджори С. Уильямс, директор». Затем начинала делать все это снова, стараясь при этом на меня не смотреть.