Кристина Далчер - Мастер-класс

Малколм что-то рассказывал о своей работе, спокойно обращаясь к пустому пространству между нами. Энн одними губами спросила у меня: «Можно мне встать из-за стола?», я кивнула, и она тут же ушла к себе.

— Ты куда это, Энн? — крикнул ей вслед Малколм. — Ты же почти ничего не съела.

— Мне сегодня очень много на дом задали, пап. — Это единственный аргумент, на который обычно даже у Малколма возражений не находится. И он вдруг предложил:

— А давайте проведем этот уик-энд за городом, поиграем в теннис.

— Конечно, с удовольствием, — улыбнулась я. Я, наверное, могла бы еще долго вот так притворяться — пока сил бы хватило.

Настенные часы пробили без четверти восемь. Малколм что-то говорил насчет винегрета, который я сделала — что это, мол, всегда было моим коронным блюдом, — а мне казалось, что меня телепортировали в некую странную альтернативную вселенную, в некий мир-близнец, полный интимных домашних проблем, супружеского счастья и планов на уик-энд: поехать за город, поиграть в теннис. В этом мире отсутствовали и угроза развода, и грядущие сражения с опекой, и еще много чего. Когда я стала подниматься наверх, чтобы посмотреть, как там Энн, я вдруг подумала: а ведь Малколм вряд ли даже заметил, что я вышла из комнаты.

— Мне так не хватает Фредди, просто ужасно! — бросилась ко мне Энн.

Энн всегда воспринимала сложившуюся систему несколько равнодушно, даже небрежно, и я понимала почему. Она была такой же, как все нынешние дети, которым трудно даже представить себе, что совсем недавно все в нашем мире курили, а хрустальная пепельница и серебряная настольная зажигалка считались вполне достойными подарками на свадьбу. Вся ее школьная жизнь — это бесконечные тесты, связанные с переходом на другие уровни и, соответственно, с потерянными друзьями. Например, еще в пятницу Кейтлин занимается вместе с Энн в математическом классе, а в понедельник Кейтлин уже нет в школе. И Барбара никогда уж больше не придет к нам поиграть в видеоигры и поесть прямо из контейнера запретное лакомство — сырое тесто для шоколадного печенья. И той девочки, что жила в соседнем доме и частенько подрабатывала, сидя с малышами, тоже больше не видно.

Детская психика весьма пластична, и я полагала, что это во многих отношениях даже неплохо — дети падают, пачкаются, даже разбивают себе нос, но, потерпев неудачу, они спокойно встают и повторяют все снова и снова. Однако излишняя упругость и жизнерадостность дают и свои неприятные плоды: на душе образуется нечто вроде мозолей, возникает неприятная привычка к соглашательству и терпимости, которые потом так и висят всю жизнь за спиной, как некий рюкзак. Для Энн то, что происходит с завалившими тест, отнюдь не выбивается из нормального порядка вещей. Да, это грустная ситуация, но такова жизнь; нужно просто пожать плечами, стряхнуть с себя неприятные ощущения, и все. Но так было до сегодняшнего дня.

В дверь позвонили.

— Да, мне тоже ее ужасно не хватает, — быстро сказала я и побежала открывать. — Сейчас вернусь.

Малколм был на кухне — как всегда, тщательно обследовал грязные тарелки, прежде чем отправить их в посудомоечную машину.

— Ты откроешь, Эл? Это, наверное, курьер что-то принес.

Ну да, это курьер. Сегодня это та же женщина, которая вечером в воскресенье принесла Фредди желтую карточку. На конверте из мягкой бумаги в левом верхнем углу тот же логотип компании «Достойная семья» — три маленькие счастливые фигурки, освещенные солнцем. Я бы еще дала им что-нибудь вроде магического жезла. Или пылающего факела. Поскольку письмо было адресовано мне, я и расписалась в накладной, протянутой мне курьером.

— Мне очень жаль, мэм, — тихо сказала мне эта женщина, потом повернулась и пошла по дорожке к своей машине. Наверное, она все поняла.

Но я подготовилась заранее, до того как Малколм вернулся домой.

В моем правом кармане был спрятан старый пропуск в метро — такая же твердая пластиковая карта, как кредитка. На ней, возможно, еще оставалось долларов десять, но я знала, что в ближайшее время вряд ли буду пользоваться метро, и вполне успешно превратила ее в некую бутафорию, взяв немного серебряной краски из рождественского набора. Подделка была, конечно, убогая, но вряд ли Малколм станет пристально рассматривать карту.

— Кто приходил? — спросил он, вытирая руки и аккуратно три раза сворачивая кухонное полотенчико. Так, конечно, выглядит красивей, но красиво не значит сухо. Да пусть его.

— Это из школы, — говорю я, помахивая своей серебристой подделкой. Я уже успела и конверт разорвать, и желтую карту в карман сунуть. — Они весь минувший уик-энд занимались усовершенствованием какой-то системы, и в итоге мы все получили новые карты. Что-то связанное с утечкой информации и дополнительной защитой.

Я даже немного удивилась, когда он сказал:

— Это хорошо. В наше время необходимо быть бдительным. — И он повернулся к спустившейся вниз Энн: — Хочешь посмотреть какой-нибудь фильм, детка?

Значит, сработало.

Остаток вечера прошел приятно и ужасно; приятно, потому что вместо бесконечных речей Мадлен Синклер, насильно заталкивающей нам в глотку всю эту муру насчет Разума-Совершенствования-Мудрости и создания некоего высшего класса — или, как она выразилась, «мастер-расы» — из детей-вундеркиндов, наиболее одаренных индивидуумов двадцать первого века, Малколм и Энн смотрели старый фильм с Джимми Стюартом [30] Джеймс Стюарт (1908–1997) — американский киноактер, лауреат премии «Оскар»; боевой летчик, ветеран Второй мировой войны и войны во Вьетнаме. , по нашему общему мнению, один из лучших его фильмов. А ужасным этот вечер был потому, что я торчала на кухне, представляя себе, как Энн завтра днем вернется из школы и обнаружит, что моей машины нет, мой шкаф с одеждой наполовину пуст, а к холодильнику прилеплена записка, которую она найдет сразу, как только захочет перекусить. Что-нибудь вроде: Прости, что бросаю тебя . Может, в этой записке будут и не совсем такие слова, но это неважно.

Все-таки разок я услышала, как Энн в гостиной захлюпала носом, и Малколм, обнимая ее за плечи, сказал:

— Не плачь, милая, все у нас будет хорошо. Вот увидишь.

Теперь Стюарт изображал какого-то комического персонажа. Высокий, мускулистый, немного неуклюжий, он чем-то напоминал мне Джо: чистое честное лицо, теплый взгляд — даже зернистое изображение старого черно-белого фильма не исказило этот взгляд — и легкий оттенок самоуверенности, который мне всегда казался очаровательным. Стюарт — никакой не мачо, не Самый Сексуальный Мужчина На Свете из числа тех, что способны завоевать первую премию журнала «People», не лауреат Нобелевской премии, но ведь и Джо был точно таким же. Мой старый друг, оказавшийся вечным, был просто хорошим парнем. Ну, хорошо. Если честно, Джо был сильным и очень сексуальным. Однако в нем и много чего другого тоже было.