Кристина Далчер - Мастер-класс

— Да уж. Очкастая мымра тут же раздавила бы меня, как июньского жука! А хороши они обе, да?

У Руби Джо был тот самый акцент, по которому большинство американцев смогли бы сразу определить, откуда она родом. Так говорят в предгорьях Аппалачей, где-нибудь на юго-западе Вирджинии или даже в Западной Вирджинии. Она говорила на диалекте, который буквально кричал, что привычная ей среда — это бедные, необразованные люди, живущие в трейлерах. В общем, отбросы общества. Судя по одежде и обуви Руби Джо, я, скорее всего, правильно догадалась, что она из бедной семьи, но возможность и дальше рассуждать о том, какого сорта люди обычно живут в трейлерах, я бы предоставила людям вроде моего мужа.

Тот кусочек бумаги, который миссис Паркс выдала мне, действительно оказался билетом. Слева было указано, откуда и куда я направляюсь; все это было напечатано жирным черным шрифтом. Справа был некий код, видимо, для посадки в автобус. Время отправки было указано внизу: 11.00. Я прикинула: если мы будем ехать без остановок, то пересечем границу между штатами Миссури и Канзас примерно через семнадцать часов.

Семнадцать часов в автобусе! Вот ведь дерьмо.

— Куда собрались ехать, мэм? — Глаза Руби Джо, которые мало что успели повидать в этом мире, изучали мой билет.

— В Канзас, — ответила я и показала ей билет. Скрывать мне было нечего.

— Я тоже. Никогда не бывала в Канзасе. И никогда не видела такой плоской местности, как этот штат. Да я и океана-то никогда не видела, если честно.

Как я и сказала: эти глаза мало что успели повидать.

На мой взгляд, Руби Джо было двадцать с небольшим — слишком молода, чтобы иметь докторскую степень; скорее всего, она, в отличие от меня, работала до этого в одной из зеленых школ. Может, у нее что-то не в порядке с головой, думала я, раз она с юных лет включилась в эту дурацкую игру «учитель-ученики»? Хотя, возможно, она просто испытывает непреодолимое влечение к профессии учителя? Получше к ней присмотревшись, я пришла к выводу, что это, скорее всего, именно второй вариант.

Не так много молодых мужчин и женщин в настоящее время выбирают подобную профессию в отличие от того периода, когда Энн еще только начинала учиться. Во всяком случае, по собственному желанию мало кто идет преподавать в школу. Слишком уж большое давление, черт побери, оказывается на учителей (я уж не говорю о детях). Выбор профессии учителя достиг своей нижней точки лет десять назад, когда на педагогических факультетах почти всех университетов был обнаружен резкий спад количества поданных заявлений — практически до нуля! — и резкий взлет количества студентов, перешедших на другие факультеты. Всем стало ясно, что профессии учителя следует избегать, особенно с того момента, как предшественник Мадлен Синклер был утвержден Сенатом.

Итак, что требовалось предпринять в том случае, когда спрос на учителей был, но обеспечить его возможности не было? Процедура общеизвестная: финансы и сила. Иначе говоря, кнут и пряник. Для Министерства образования, подпираемого мощью и деньгами компании «Достойная семья», приемлемым было и то, и другое.

Но, как выяснилось, кнут действовал куда лучше.

Ибо даже повышенные стипендии, обещание достойной зарплаты и такой пенсии, которая заставила бы адмирала флота позеленеть от зависти, оказались не способны заполнить университетские аудитории будущими учителями.

И тогда возникли «спецнаборы».

Миссис Паркс и миссис Флауэрс продолжали что-то гавкать в адрес каждого несчастного, которыми комната была уже забита до предела, и я вдруг подумала: а что, если они обе были в той комиссии, которая когда-то определила во мне «потенциального преподавателя» и вполне успешно запихнула меня в ту тесную коробку, где я с тех пор и обитаю?

— Сдается мне, мэм, вы что-нибудь вроде учительницы английского? — Многие слова Руби Джо произносила слитно, мне такого еще слышать не доводилось, но звучало, по-моему, довольно приятно.

— Вот уж нет. Биология и анатомия. А вы что преподаете?

— Химию.

Ты шутишь? — чуть не сказала я и сразу же себя осудила. Уж больно по-малколмовски это прозвучало бы — чересчур удивленно, почти осуждающе. И я со знанием дела спросила:

— Органическую или неорганическую?

— Обе понемножку, — улыбнулась Руби Джо. — Как вы думаете, мэм, нам разрешат сесть рядом, когда мы на автобусе поедем?

Я огляделась. В этой комнате каждый человек — мужчина или женщина — казался удивительно жалким, словно всех нас вот-вот погрузят в вагон для скота и отправят в исправительный лагерь. Впрочем, в Руби Джо еще теплилась искорка жизни.

— Думаю, да, — кивнула я и с суровым видом прибавила: — Но при одном условии: мы переходим на «ты», ты перестаешь называть меня «мэм» и начинаешь звать меня просто по имени, Елена. Договорились?

— Да, мэм! — радостно воскликнула она, и лицо ее осветила совершенно детская улыбка до ушей, согревшая меня, точно летнее солнышко.

ТОГДА:

— Возможно, тебе следовало бы попытаться с ней поговорить, — сказала мне Ома. Мы с ней сидели на кухне в доме моих родителей, а я только что вернулась из школы.

— Зачем? — удивилась я. Темой нашего сегодняшнего разговора была новая девочка, появившаяся у нас в третьем классе. Девочка была маленького роста, темноволосая и очень застенчивая, но проблема была совсем не в этом, а в том, что Розария Дельгадо, ибо так ее звали, могла сказать по-английски не более десятка слов. И самое главное, наша учительница решила поставить нас в пару в одном «научном проекте», так что в итоге я, отличница, угодила в отстающие. — Я из-за нее «С» получила!

— Ну и что? Ты хочешь, чтобы ей стало еще хуже, и собираешься обращаться с ней как с засохшей коркой сыра? Лени, мне за тебя стыдно!

Я стояла, сложив на груди руки и с такой презрительной миной на лице, какая бывает только у девятилетних девчонок. А Ома тем временем спокойно намазала масло на тост и протянула ломтик мне. Я с достоинством отвернулась, хотя больше всего мне хотелось этот тост съесть.

Вот до чего способно нас довести злобное презрение.

А с Розарией я вообще разговаривать перестала. И позаботилась о том, чтобы мои друзья тоже с ней не общались. Вопреки моим ожиданиям оказалось очень легко придумывать всякие смешные истории о Розарии Дельгадо, о ее семье и о том, где они жили раньше. Мы дружно фыркали и отпускали замечания насчет ее внешнего вида, когда она проходила мимо. Мы передразнивали ее акцент. А если учительница ставила ее с кем-то из нас в пару при работе над очередным «проектом», мы ее попросту игнорировали, не принимая ни одной ее идеи, и все делали по-своему.

Это продолжалось с января по июнь. А в сентябре Розария в школу не вернулась.