Кристина Далчер - Мастер-класс

Да, на один из моих вопросов она ответила. Но у меня осталось еще много других. Мне, например, очень хотелось знать, что это Лисса там все время пишет и почему она так агрессивно щелкает при этом своей авторучкой. А еще мне было интересно, как она-то сюда попала и почему даже глазом не моргнула, когда я сегодня за обедом совершила столько промахов. Помимо того, что относится непосредственно к Мелиссе, меня также тревожили эти цветные повязки у детей на рукавах и то, зачем сюда пожаловал Алекс Картмилл. Впрочем, сейчас уже поздно, а завтра в семь тридцать нужно быть в столовой, так что на сегодня вопросов и ответов было более чем достаточно.

Лисса ушла, еще раз напомнив мне, что утром рано вставать, а я осталась в гостиной в компании лишь красного огонька «спящего» телевизора, размышляя о брачных ритуалах, и о том, что большинство живых существ страшатся всего, на них самих не похожего, и убегают от странного, и о моих снах с танцующими Q, которые, обвивая своими хвостиками детей, уволакивали их за собой.

А еще я думала о Фредди, зная, что сегодня она наверняка будет плакать в постели, пока не уснет.

Как наверняка буду плакать и я сама.

Когда я вышла из гостиной, ни одного из Шалтай-Болтаев за конторкой не было. Я из любопытства проверила, заперты ли двойные двери, ведущие в вестибюль жилого корпуса, который больше похож на КПП полицейского участка, чем на вестибюль. Двери оказались открыты.

А вот входная дверь действительно была заперта. И табличка на ней предупреждала, что при любой попытке открыть эту дверь с девяти вечера до семи утра незамедлительно прозвучит сигнал тревоги.

Мои часы показывали без четверти двенадцать, когда я вернулась в нашу квартирку. На кухонном столе стоял одинокий стакан, и в нем с четверть дюйма какой-то прозрачной жидкости. Я взяла стакан, понюхала и вздрогнула: даже запах обжигал, как огонь. Огонь с запахом спирта.

Какого черта , решила я и залпом проглотила огненное пойло, а потом с наслаждением содрала с себя проклятую серую скорлупу и надела пижаму. Никогда еще обычный хлопок не казался мне таким нежным на ощупь.

Руби Джо лежала, распростершись наискосок, на нижней половине двухъярусной кровати; одна ее нога свисала с матраса почти до пола; рыжие кудри тяжелыми прядями разметались по подушке. Если бы скомканное одеяло не поднималось над ее телом в такт дыханию, я вполне могла бы принять ее за мертвую. Лисса, устроившись на двуспальной кровати напротив, тихонько похрапывала, вернее, мурлыкала, как довольный котенок.

А у меня сна не было ни в одном глазу.

Я взобралась на верхнюю часть кровати по деревянной лесенке в ногах у Руби Джо и тут же стукнулась головой о потолок, а потом неуклюже рухнула на матрас, который по уровню мягкости находился где-то между камнем и железом. Оштукатуренный потолок был настолько близко от моего лица, что возникало ощущение, будто лежишь в гробу. Нет, это просто потрясающе: и спать не можешь, и чувствуешь себя похороненной заживо! Вряд ли я могла бы придумать для себя худшую участь.

А сон все не шел.

Когда же он все-таки пришел, то, уже засыпая, я по-прежнему видела перед собой белую стену и белый потолок над головой — точнее, они были грязно-белые, как невежество, и твердые, как сталь.

И я понимала: мне нужно во что бы то ни стало пробиться сквозь эти проклятые преграды.

Мне нужно увидеть мою дочь. И сказать ей, что все у нас будет хорошо.

Хотя сама я отнюдь не была так уж в этом уверена.

Сигнал будильника застал меня врасплох — проснувшись, я не сразу поняла, где нахожусь, и тут же стукнулась головой о потолок. А потом и еще разок. Не самое благоприятное начало дня.

Мелисса уже встала и оделась; Руби Джо возилась на кухне, смешивая в стакане с водой какое-то дешевое пойло — то ли виски, то ли самогон. Я с трудом стряхнула с себя остатки дурного сна и стала надевать мерзкую серую униформу.

На пути в столовую мы делились предположениями относительно природы разноцветных повязок на рукавах.

— У твоей девочки какого цвета повязка? — спросила Мелисса.

— Пурпурного. Хотя Фредди пурпурный цвет просто ненавидит.

Кстати, вчера в столовой я заметила множество пурпурных повязок — некоторые были новенькие, как у Фредди, другие выцветшие и даже обтрепанные по краям. Я сделала себе мысленную зарубку: посмотреть во время завтрака более внимательно.

Как все-таки странно! Ведь пурпур всегда был цветом королей. Теперь же, если я права в своих предположениях, это цвет неудачников. Завали свой тест — и получишь в награду пурпурную повязку.

— Только у одного мальчика повязка была темно-синяя, — припомнила я сцену исхода детей из столовой. — У того, что в инвалидном кресле.

— Так, может, это знак серьезного физического недостатка? — сказала Руби Джо. — Хотя у той беременной девочки повязка была красная.

Если тебя изобьют и изнасилуют, забеременей — и выиграешь красную повязку ! — с горечью подумала я. — Алая буква «А» двадцатого века [39] В США алую букву «А» носили лица, обвиненные в адюльтере. .

— А что тогда означает оранжевый цвет? Тут у некоторых оранжевые повязки, — сказала я, вспоминая пару девочек, сидевших ко мне спиной.

Лисса что-то проверила по своему блокноту и вздохнула:

— Нет, на сей счет мне пока ничего узнать не удалось.

Остальную часть пути мы прошли в молчании, морща лбы от раздумий. Вообще-то раздумывать было особенно не о чем. Цвета повязок наверняка имели значения. Ужасные значения. Точно каинова печать. Точно алая буква «А».

Моя бабушка всегда питала отвращение к подобным вещам — к любым разновидностям табличек и ярлыков, которые определяют персональную принадлежность к определенной категории. Девочкой я была уверена, что она просто за что-то на меня злится, когда она срывала с меня зеленый трилистник, эмблему Ирландии, которым меня украсили в День святого Патрика; когда она запихивала в мусорное ведро маленький мексиканский флажок, которые всегда раздавал нам в классе учитель испанского по случаю праздника Cinco de Mayo [40] Синко де Майо — национальный праздник Мексики в честь победы мексиканских войск над французами в битве при г. Пуэбло в 1862 г. .

— Никогда не носи такие штуки, Лени, — сердито приговаривала бабушка. — Никогда не носи.

В нашем доме никогда не было никаких символов. Никаких крестов или распятий, никаких флагов, ничего такого. Некоторые девочки в школе носили подвески — серебряный крест, золотую звезду, сверкающий полумесяц. Мне эти украшения казались потрясающими, но когда я указала на одну из них в витрине магазина, Ома тут же поволокла меня дальше, сказав: