Кристина Далчер - Мастер-класс

И смотрели они все только на меня.

Миллион вопросов готов был сорваться у меня с языка, но первое, что я спросила у Руби Джо, когда мы наконец вышли из столовой и двинулись по тропинке в свой корпус: часто ли она пользуется косметикой? До меня вдруг дошло, что она, притащив с собой косметичку размером с небольшой чемодан, особой любви к макияжу не питает. Во всяком случае, я не видела, чтобы она хоть раз эту косметичку открыла.

— По-моему, ты вовсе не из числа нарисованных красавиц, — сказала я.

— Ах, вот ты о чем, — усмехнулась она. — Когда домой придем, я тебе все покажу. Если хочешь, конечно.

Я очень этого хотела. И чувствовала, что мне еще не раз придется интересоваться косметическими запасами Руби Джо, потому что Алекс после обеда ходил за мной как тень, бросая на меня эти свои «особые» взгляды. Похоже, для него не имело никакого значения, что одета я теперь в какой-то серый мешок; он не раз видел меня и в коротких платьях, и даже в юбочках для тенниса, а память у него наверняка отличная. Интересно, думала я, сообщит ли он Малколму, кого он встретил среди новых преподавателей школы № 46? А может — что было бы, пожалуй, еще хуже, — утаит эту информацию, надеясь, что это сыграет ему на руку? Трудно сказать, что сильней меня беспокоило.

Алекс, проводив нас, попрощался и, пройдя через общую гостиную, исчез где-то в дальнем конце коридора. Народу в гостиной к этому времени собралось не много; облаченные в серое мужчины и женщины присаживались на отвратительные комковатые диваны и кресла, но разговаривали в основном шепотом; вполголоса они осмелились говорить лишь после ухода Алекса.

Выбрав какую-то женщину примерно моего возраста, я спросила, не знает ли она, как долго Алекс Картмилл планирует здесь оставаться.

— Не знаю. — Она удивленно пожала плечами. — Он ведь только вчера вечером приехал. Вроде бы для создания какой-то клиники. Однако у меня встречный вопрос: что вы-то здесь делаете? Вы ведь жена того самого , который с этой Синклер работает, верно?

— Да, это я. Виновна по ассоциации. — Пожалуй, я сказала это чересчур громко.

Но женщина не засмеялась и даже не улыбнулась.

— Ну что ж, моя дорогая, в таком случае позвольте мне дать вам небольшой совет — от всех нас, — она тоже повысила голос, и дюжина голов разом повернулась в нашу сторону. — Вы к нам не лезьте. Мы не хотим иметь с вами ничего общего. — И она, резко мотнув головой, направилась к двери, а следом потянулись и все остальные. Комната мгновенно опустела, и я снова осталась в обществе Руби Джо, Лиссы и включенного телевизора. До меня еще успело донестись из коридора слово «сука». И кое-что похуже.

Руби Джо, пристроившись в одном из самых комковатых кресел, щелкнула пультом, и на экране появилась реклама отбеливателя для белья.

— А ты, похоже, весьма популярная личность, — сказала она, глядя, как молоденькая и хорошенькая домохозяйка, сияя, добавляет в воду волшебный порошок для удаления пятен, сперва продемонстрировав всем перепачканные джинсы и покрытый отвратительными пятнами воротник рубашки.

— Так бывает, когда выходишь замуж за чудовище.

— Ох, с каким удовольствием я бы этого ублюдка закопала!

— Это не так-то просто сделать, — возразила я и рассказала ей об Энн и об угрозах Малколма.

— Сегодня у нас королева Мадлен, — сообщила Мелисса, упав на диван со мной рядом. — Внемлите, подданные, нашему славному министру образования, ибо крепка ее любовная связь с компанией «Достойная семья»!

Руби Джо застонала, словно у нее вдруг заболели все зубы, когда ярко-синий, оттенка «электрик», костюм Мадлен Синклер заполнил плоский телевизионный экран. А я, устроившись поудобней и откинувшись на очень странные диванные подушки, твердые и мягкие одновременно, стала размышлять о том, действительно ли Мадлен во все это верит, или же компания «Достойная семья» платит ей такие деньги, что любой бы начисто позабыл, во что он должен верить и почему. Я просто не могла представить себе хоть одного человека — кроме Малколма, пожалуй, — который принял бы за чистую монету то, что несет эта женщина. Точнее, то, что она пытается нам всучить. Мне страшно захотелось ее выключить и включить что-нибудь другое, все равно что. Что-нибудь отупляющее, вроде «Колеса фортуны» или сериала «Остаться в живых» — это было бы в самый раз.

Моя мать сказала бы, что это самое лучшее, что можно смотреть по телевизору. И Ома сказала бы то же самое. И любой из моих европейских предков, десятилетиями живших в аду.

— И для того, чтобы мы могли двигаться вперед, — вещала Мадлен, так и оставшаяся на экране, — нам пришлось совершить несколько смелых, даже рискованных, шагов. Но смелость и готовность к риску — это как раз то, что нам необходимо. Всем нам. И именно сейчас. — Она особо выделила голосом слова «вперед», «необходимо», «сейчас» и «всем нам». Риторикой, надо признать, Мадлен Синклер владела безупречно. Был в ней этот вдохновляющий проповеднический пыл.

Радостное оживление аудитории явно не было искусственным. Еще бы! Тысячи людей собрались сегодня вечером в концертном зале Центра Кеннеди, чтобы вживую послушать выступление министра. Телекамеры, скользя по рядам зрителей, старательно отслеживали расцветающие на лицах улыбки. Например, моложавая пара с идеальными зубами хлопала особенно громко и долго. Какая-то семья из пяти человек так и застыла, держась за руки. Несколько мальчишек — судя по возрасту, ученики старших классов, — устроившихся в последнем ряду, пронзительно засвистели, сунув два пальца в рот.

— Вот в чем вопрос: когда же, наконец, мы скажем «довольно»? — Мадлен сегодня явно была в ударе и с удовольствием угощала толпу всем тем, чего эта толпа жаждала. — Когда мы поднимемся на борьбу за лучшую Америку? За лучшую семью? За лучшего человека? — И снова слова «Америка», «семья», «человек» прозвучали почти физически ощутимо.

И снова раздались приветственные крики и пронзительный восторженный свист.

А ведь эта женщина еще ничего толком и не сказала.

— Как же они ее любят, — удивилась Лисса. — Прямо-таки поклоняются ей, точно туземцы своим богам.

— С чего ты так решила?

— А ты посмотри. — Она говорила со мной, не отрывая глаз от экрана.

И я посмотрела.

— Ну и что? — сказала я. — Самые обыкновенные люди… — Слова еще не успели сорваться у меня с языка, а я уже поняла истинный смысл этого слова — обыкновенные.

Мадлен все продолжала петь сладкую песнь о достойной семье и замечательных людях, и телекамеры вновь принялись сканировать аудиторию. Мне показалось, что есть что-то неправильное в одинаковости лиц этих людей, радостно что-то выкрикивающих, а потом я поняла: просто все они друг на друга похожи — аккуратно подстрижены и одеты в свежевыглаженную хорошую одежду в стиле кэжуал, да и цвета были светлые и приятные, в основном белый. Короче, ничего общего с теми, что всего час назад сидели за столиками столовой школы № 46. На экране была воплощенная в жизнь идея нового высшего класса, рожденная Мадлен Синклер.