Софи Макинтош - Синий билет [litres]

Иногда мне хотелось спросить у него: а разве я не должна была бы прожить свою жизнь, полагаясь только на свои инстинкты? Бежать, спотыкаясь и наталкиваясь на препятствия, к темному чувству.

Я вспомнила происшествие на дороге. Дождливая ночь, тьма-тьмущая, и я пытаюсь выстроить на окраине поля небольшое укрытие из найденного на дороге куска брезента, но мне было страшно, а под брезентом мокро, и я не могла уснуть. А чуть раньше я услышала, как мимо прошла ватага мальчишек, они все время перекрикивались, и мне не хотелось привлекать их внимание. Всю ночь на меня лились потоки воды вперемешку с грязью. Брезент был рваный, я украла его у спящей девочки, и мне казалось, что я до конца жизни буду этого стыдиться, хотя он и не стоил моего стыда, потому что совершенно не защищал от дождя, на что я так надеялась. Кончики моих пальцев побелели. Вокруг все пахло гнилью – даже я.

И тем не менее. Все в моей жизни вело меня к тебе, с немалым удивлением подумала я, обхватив живот руками. Все-все, и плохое, и хорошее, упрямо вело меня прямиком к тебе.

Наше безопасное убежище больше не было безопасным, мы пробыли там слишком долго, и настала пора сниматься с места. Речь Валери заполнила пустоту, возникшую после того, как смолкла болтовня Терезы. Проснувшись на следующий день, я невольно представила себе эту картину: Тереза лежит на земле в перемазанном грязью платье для беременных. Даже умиротворяющий шорох листьев стал каким-то зловещим. Сама природа теперь ополчилась против нас.

– Мы должны помнить о цели нашего путешествия, – сказала Марисоль. – Никто нас не спасет. Нам нужно самим спасти себя.

Мы бросили машину на опушке леса, вытащив из нее всю еду, и с наступлением темноты зашагали прочь от хижины в глубь леса. Так странно было вновь оказаться в бегах. У меня еще больше вырос живот, я ослабела, точно мои мышцы позабыли, как удерживать меня на ногах. В темноте вокруг нас могло произойти все что угодно. И если кто-то спотыкался, мы бросались на помощь.

Рассвело, пошел дождь. Мы поставили палатки – или, вернее, я залезла в свою палатку, а Марисоль без спроса расстегнула молнию входа и притулилась рядом. Мы обе были уже слишком корпулентные, чтобы улечься удобно, и я запротестовала. Но она прижала ладонь к моим губам.

– Тихо! – шикнула она с горящими глазами, и я смирилась. Потом мы уснули, положив друг дружке руки на живот, и, проснувшись, я поначалу не могла понять, где чье тело и где чей ребенок. Мне приснилась белая комната и большое яйцо на столе, которое я разбила.

Я растолкала Марисоль.

– Уходи, – сказала я. – Мне нужно, чтобы ты ушла.

– В чем дело? – спросила она, а я не могла объяснить, не могла сформулировать, почему меня вдруг охватил липкий страх. Ее ладони прижались к моему животу, но я их отбросила. От ее ногтей на коже остались красные отметины.

После заката мы двинулись дальше. Все молчали. Лайла время от времени поглядывала то на меня, то на Марисоль, словно хотела о чем-то спросить, а потом опять устремляла взгляд в землю. Дождь лил не переставая. Кожу на животе там, куда впились ногти Марисоль, саднило, хотя красных отметин уже не осталось.

Во вторую ночь Марисоль от меня отстала. Я лежала, зажав в руке нож и время от времени проваливаясь в забытье. В сумерках мы высунули головы из палатки и увидели, что Лайлы нет. Она забрала с собой всю нашу еду. Я бессильно топнула ногой по голой земле, где раньше стояла ее палатка.

– Все уходят, – без особого сожаления изрекла Марисоль. Она вынула два батончика мюсли, которые спрятала в спальном мешке. Мы молча их съели.

Мы шагали всю ночь. Выйдя на опушку, уже после рассвета, мы обнялись – и все вроде бы у нас стало как раньше. Вот Марисоль, едва заметная в полумраке той первой ванной комнаты, трется о меня. А вот Марисоль, в мерцающих огоньках игрового автомата, подначивает меня самостоятельно вытащить шатающийся зуб из десны.

Мы спрятались в придорожной канаве. Канава была глубокая, места в ней хватило и для нас, и для нашего скарба. Я нервничала, меня охватила тревога, и словно горячие электрические заряды бегали по коже внизу живота. Всякий раз, когда вдалеке раздавался рокот автомобильного мотора, Марисоль чуть приподнималась и всматривалась в дорогу.

– Нет, – говорила она, пряча голову в траве. – Не то. Не то.

Наконец показалась небольшая желтая машинка. Машинка была чистенькая и, судя по номеру, из небольшого городка на севере.

– Вот эта! – уверенно заявила Марисоль.

За рулем сидела женщина, и она завопила, увидев наши чумазые лица и торчащие животы, когда мы выскочили на дорогу перед ней. Мы замахали руками, призывая ее остановиться. Как же это было приятно – представлять для кого-то опасность! Она вильнула и чуть не съехала в кювет, но сумела вовремя выровнять машинку. Марисоль подошла к окну. Она направила пистолет на женщину, и та испуганно съежилась и зажмурилась.

– Опустите стекло! – скомандовала Марисоль, хлопнув ладонью по окну. Было непривычно видеть ее такой беспощадной. От ее поведения меня бросило в дрожь, я ощутила одновременно гордость и стыд.

Женщина опустила стекло.

– Вы должны нас кое-куда отвезти, – продолжала Марисоль. – Откройте двери, быстро!

Женщина нажала кнопку, и Марисоль, взглянув на меня, мотнула головой.

– Залезай!

Я подхватила наши вещи и открыла дверцу.

– Спасибо! – ничего глупее я не могла сказать. Марисоль открыла пассажирскую дверцу и села рядом с женщиной.

– Поезжайте! – сказала она, и женщина повиновалась.

Марисоль включила радио.

– Мне нравится эта песня, – обрадовалась она и стала тихо подпевать. Я смотрела на ее затылок. Интересно, подумала я, сколько же разных Марисолей пряталось в ней, и не таилось ли в ней еще нечто такое, что она не могла передать или выразить.

Женщина смотрела прямо на дорогу, не отрывая взгляда.

– Вы нас извините, – произнесла Марисоль, вновь став приветливой. – Нам просто была нужна ваша помощь. Мы ведь сразу поняли, что вы – такая же мамочка, как мы. И поняли, что вы будете на нашей стороне. Сколько у вас детей?

– Один, – ответила женщина, не повернув головы. – Только один.

– Это ваша семья? – Марисоль указала на маленькую фотографию, воткнутую в солнцезащитный козырек с внешней стороны. Лысеющий мужчина, женщина и маленькая девочка в обнимку. Снимок был сделан где-то на пляже. На девочке был великоватый ей красный джемпер. Марисоль вынула фотографию из козырька и внимательно ее изучила, потом передала мне. Женщина вздрогнула, но ничего не сказала. Я рассмотрела рот девочки, где не хватало нескольких зубов, потом улыбку мужчины. И испытала прилив безмерной, убийственной ревности.