Виталий Забирко - День пришельца (сборник)

– Да какая разница! Что блуждающие глаза, что блудливые… Один хрен!

– На себя посмотри, пережиток прошлого! Палеонтологическая окаменелость!

– А ну тихо! – оборвал перепалку Василий. – У нас праздник, а вы что тут устраиваете?

– Он первый начал… – пробурчали красные глаза и снова уронили на землю жгучую слезу.

– Цыц! – гаркнул Василий. – А то как пошлю всех!..

Он спохватился и прикрыл рот ладонью.

Я поёжился, представив, куда он может послать и что из этого может получиться, повторно дрогнули красные глаза, ограда под птеродактилем Ксенофонтом испуганно звякнула, и на землю глухо шлёпнулась увесистая лепёшка помёта. Только волосатый пришелец продолжал улыбаться и кивать головой.

К счастью, подоспел бармен с подносом.

– Прошу, – сказал он и выставил на стол уродливую глиняную миску с квашеной капустой, расписное фарфоровое блюдо с солёными огурцами и три пустых широких стакана. – Желаете ещё чего-нибудь?

– Благодарствую, – благодушно пробасил Василий. – Со стаканами ты особенно угодил… Больше ничего не надо.

– Приятного потребления-с! – в меру угодливо пожелал бармен и удалился.

– Вот это дело, – удовлетворённо заметил Василий и принялся разливать по стаканам самогон.

Как только он наполнил один стакан, красные глаза тут же нырнули в него и довольно забулькали, разбрасывая брызги по столу.

– Никакого уважения к компании, – поморщился Василий. – Нет чтобы подождать, чокнуться…

Он налил в остальные три стакана, один подвинул к волосатому пришельцу, второй мне, а третий, гранёный, взял сам.

– Пропускаю, – сказал я.

– В себя? – с надеждой полюбопытствовал Василий.

– Мимо себя, – уточнил я.

– Эх, что за праздник с трезвенниками… Одно расстройство, – вздохнул Василий и повернулся к волосатому пришельцу: – А ты будешь?

Волосатик заулыбался, закивал, но стакан в руки не взял.

– Тебя как звать-то? – поинтересовался Василий, вставляя ему в среднюю руку стакан.

Пришелец посмотрел на меня, на Василия и наконец-то изрёк:

– Здесь меня назвали свет молжовый! Класиво, да?

– Моржовый? – серьёзно переспросил Василий.

Пришелец закивал, лучась довольной улыбкой.

– Холод, значит, любишь… – наморщил лоб Василий. – Чукча, что ли?

Пришелец кивал и улыбался.

– А я думал, абориген острова Тимбукту… – пробормотал я.

– Что ты сказал? – переспросил Василий.

– Да так… – смешался я. – Мысли вслух вырвались.

– Попридержи их при себе, если не пьёшь, – назидательно проворчал Василий. Он посмотрел на мой полный стакан, недовольно поморщился и, повернувшись к ограде, спросил: – А ты, лысый на заборе, будешь?

Птеродактиль Ксенофонт встрепенулся, гордо выпятил вперёд килеобразную грудь, побарабанил пальцами крыльев по выпуклому голому брюшку.

– Может, я и лысый, – надменно изрёк он, – но это не причина, чтобы бражничать с кем ни попадя.

– Ну и сиди себе на заборе трезвый, – отмахнулся Василий и посмотрел на меня. – А ты не вздумай ляпнуть что-нибудь под руку… – буркнул он, чокнулся о стакан с красными глазами, затем о стакан в средней руке волосатого пришельца, сказал ему: – Делай, морж, как я! – и опрокинул самогон в себя.

Холодолюбивый волосатый пришелец, хоть и был основательно заторможенным, понял. По примеру Василия чокнулся со стаканом с красными глазками и тоже выпил. В этот раз колотило его не так сильно, как в прошлый. Волосы вздыбились, но искры статического электричества посыпались вяло, да и сам он смог, пусть и замедленно, поставить стакан на стол. Мало того, взял левой рукой большой солёный огурец и стал его удивлённо разглядывать.

– Лепота… – булькнули красные глаза из стакана.

– Эт точно… – блаженно выдохнул Василий, рукой выхватил из глиняной миски щепоть капусты, отправил её в рот и принялся с аппетитом хрустеть.

Я огляделся, придвинулся к Василию и шёпотом спросил на ухо:

– Ты Лию нигде не видел?

– Лийку, что ли? – громко переспросил Василий, отправляя в рот очередную порцию капусты. – Она это… – Он неопределённо повертел в воздухе мокрыми от капустного рассола пальцами.

Видел я уже этот жест. Толку от Василия было ни на грош.

– Я не Царевна, я уже Царица! Красавец юноша с окраины Вселенной похитил сердце муравьиной девы… – на манер монолога из водевиля неожиданно продекламировал птеродактиль Ксенофонт с ограды и запнулся. – Тьфу, не пойму, как правильно: муравьиной или мурашиной?

Я схватил с блюда солёный огурец и запустил во вредного птичьего предшественника. Птеродактиль поймал огурец, надкусил, прожевал и сплюнул.

– И что вы находите в солёных огурцах? Мухоморы лучше.

– Жри мухоморы, поганки жуй, – решился я на экспромт, – день твой последний приходит… гм… птеродактиль Ксенофонт.

– Это что ещё за нескладуха? – фыркнул птеродактиль.

– Найду сейчас булыжник, запущу в тебя, вот это будет нескладуха! – пообещал я. – Долго крылышки складывать не сможешь, если вообще что-либо сможешь.

– Злой ты… – обиженно протянул птеродактиль Ксенофонт, но с ограды не улетел.

Он был прав. Я был злым. Очень злым. И не собирался сдерживаться.

– Унылый у вас праздник, – едко заметил я.

Василий замер, не донеся щепоть капусты до рта.

– Это ещё почему? – несказанно удивился он. – Нормальный праздник… – Он всё-таки донёс капусту до рта и принялся жевать. – Где ты ещё такой капусточки похрумаешь?

Квашеная капуста была самой рядовой, без моркови и клюквы, и я пожал плечами. Прав птеродактиль Ксенофонт насчёт Василия – деревенщина, что с неё возьмёшь?

– Жрёте, пьёте, а веселья нет, – отрезал я. – Пришельцы называется… Да таких пришельцев в любой забегаловке навалом!

– Веселье впереди, ещё не вечер, – заверил Василий. – Но при чём тут пришлецы? Где ты их видел?

Вопрос сразил меня наповал, я и о своей злости забыл. Сидел, немо уставившись на Василия, и пытался сообразить, что он имеет в виду. Неужели маразм в деревне Бубякино продолжает крепчать? Куда более?

– А это кто? – придя в себя, я снова ткнул пальцем в волосатика, который продолжал удивляться солёному огурцу. Он подносил его ко рту, откусывал сбоку по маленькому кусочку, снова отодвигал огурец от себя, смотрел на него и снова удивлялся.

– Как – кто? – возмутился Василий, покровительственно обнял за плечи волосатого пришельца и тряхнул. – Это – наш человек! Свой парень!

Свой парень, он же наш человек, оторвался от восторженного созерцания огурца и закивал.

– А это кто тогда? А это, а это? – стал я тыкать пальцем в проспиртовывавшиеся в стакане красные глаза, пёстрых какадуоидов, багровых минотавров.

– Это всё наши, – заверил Василий. – Какие они пришлецы? Обижаешь…