Виталий Забирко - День пришельца (сборник)

– Не люблю чай с мелиссой, – пробормотал я, сдерживая рвотные позывы. – Вы Карлу не видели?

Врал я, не Карлу мне хотелось видеть. Но если Карла тестировал меня на кандидаты в миракли вместе с Лией, то она должна быть где-то рядом.

– Карла в гостинице, где ж ему ещё быть? – сказала Дормидонтовна. – Да токмо вряд ли вы с ним встретитесь. Лучше присаживайтесь, Сергий свет Владимирович, я вам чайку без мелиссы сделаю.

Зажав рот ладонью, я замотал головой и стремительно юркнул в калитку к крыльцу гостиницы. К счастью, меня всё-таки не стошнило. Хорош бы я был как уфолог, которого при виде пришельцев наизнанку выворачивает. На ступеньках я перевёл дух и взялся за дверную ручку.

Дверь была закрыта. Я подёргал её туда-сюда, попытался сдвинуть в сторону, хотя помнил, что она открывалась наружу, но дверь не поддавалась.

– Сергий свет Владимирович, – окликнула меня Дормидонтовна, – я же говорила, что не получится! Идите лучше чай пить! У нас к чаю и сушки есть.

«Засиженные тараканами», – подумал я, но вслух сказал:

– Спасибо, на ночь чай не пью.

– Сушку погрызёте, – не сдавалась Дормидонтовна.

– Что вы ко мне пристали со своим чаем?! – не выдержал я. – Василия пригласите, он любит застолье!

В беседке притихли.

Я постоял у закрытой двери, спустился на пару ступенек. Чего я добьюсь, если попаду в гостиницу? Рассудком я понимал, что ломиться в гостиницу глупо и бесполезно, но ничего с собой поделать не мог.

К калитке со стороны Луна-парка неторопливо, вразвалку подошли знакомые носатые пришельцы во фраках. Когда они сидели в кафе, то выглядели чрезмерно высокими, на самом же деле рост у них был средний, но туловища непропорционально длинные, а ноги очень короткие, как у пингвинов.

– Прошу великодушно, – прогундосил один из них, открывая калитку перед другим.

– Благодарствую, – кивнул второй носач, неспешно входя в калитку.

Судя по внешним признакам – наличию низкой талии и широких бёдер почти у самой земли, – второй носач был женского пола. Носачка. А первый, с широкими плечами и без признаков талии – носач. Этакая великосветская супружеская пара носачей в галактическом круизе.

Я посторонился, пропуская их к двери. Интересно, как они попадут в гостиницу? Постучатся, и вахтёр откроет?

Носач снова опередил носачку, взялся за дверную ручку… И дверь свободно открылась.

– Прошу, – галантно предложил он, и носачка с достоинством продефилировала в гостиницу.

От изумления я застыл на месте с открытым ртом, а когда опомнился, дверь уже закрывалась за носачами. Я захлопнул рот, прыгнул к двери, схватился за ручку… но с виду хлипкая дверь закрылась с неумолимостью монолитной скалы, не испытывая сопротивления.

– Эй, откройте! – позвал я.

Из-за двери не донеслось ни звука.

– Откройте, кому говорю! – рассвирепел я и забарабанил в дверь кулаками.

Из беседки захихикали, и издевательский смех подействовал на меня наподобие ледяного душа. Никогда не думал, что окажусь в подобной ситуации. Всю жизнь исповедовал пошлый принцип: «Секс – ещё не повод для знакомства», – а тут… Будто бабка наворожила.

– Дуста на вас нет! – почти истерично крикнул я в беседку, но там ещё сильнее захихикали.

Тогда я взял себя в руки и отошёл от двери. Нашёл с кем связываться – с тараканами. Тараканы, они везде тараканы, что на Земле, под кухонной плитой, что в космосе, в рубке межгалактического лайнера. С каменным лицом я спустился по ступенькам, вышел через калитку и направился к коттеджу Кузьминичны. Не забронировано за мной номера в гостинице, значит, дверь не откроется, и нечего стучаться. Броня, она везде броня…

В беседке зашебаршились тараканы и хрипловатым хором вполголоса пропели мне вслед:

Я никак не отреагировал и не обернулся. Не берут в миракли, и ладно. Проживу как-нибудь без чудотворства. Жил же как-то до этого? Жил, не тужил… Но на душе было тоскливо и гадко. Плевать я хотел на мираклей, было обидно совсем по другому поводу. Зачем она со мной так?

Свет в окнах коттеджа Кузьминичны не горел. Я потоптался у крыльца и понял, что не хочу ложиться, да и не получится у меня уснуть. Тяжело вздохнув, я сел на лавку. На столе, накрытый белым полотенцем с вышитыми петухами, стоял мой ужин. Я приподнял полотенце и в полутьме разглядел блюдо с пирогами и большую кружку компота. Пирогов я не хотел, а компот пригубил. Тоже черничный… Эх, Кузьминична, приворожить-то ты приворожила, да как-то сикось-накось. Ничего путного из этого не вышло, одна тоска. И боль…

Я прикрыл тарелку полотенцем, прислонился спиной к стене коттеджа и запрокинул голову. В Луна-парке погасили последние огни, в беседке у гостиницы никто не решался завести граммофон, и стояла такая тишина, что было слышно, как у дома Василия сверчит сверчок. Закончился праздник.

Небо расчерчивали метеоры, и только мне, единственному на Земле человеку, было понятно, что они не падают на Землю, а улетают в космос. Далёкий космос. Истинно далёкий. Но вовсе не от грусти по прошедшему празднику в горле стоял горький ком.

Возле уха противно зазвенел комар, сел на щёку, попытался укусить, и я машинально прихлопнул его ладонью. Комары вроде бы к дождю… Или?.. Второй комар сел на лоб, и я прихлопнул и его, не терзаясь сомнениями, обычный это комар или пришелец.

Спал я без сновидений, а когда проснулся, за окном моросил надоедливый мелкий дождь. Мне ничего не снилось, и, быть может, поэтому сразу понял, где нахожусь, что со мной, что праздник закончился и пора возвращаться в обычную жизнь с её серыми и нудными, как дождь за окном, буднями.

Дождь уныло шелестел в кустах палисадника, и это был единственный звук, который доносился из окна. Не слышно было ни граммофонной музыки из беседки у гостиницы, ни двухголосого тявканья Барбоса, ни пьяных разглагольствований Василия, ни крика красных петухов. И Кузьминична не звала завтракать.

Опять я что-то пропустил… Все мы что-то пропускаем там, где нас нет. Особенно когда спим без сновидений. А когда просыпаемся, узнаём, что где-то началась война, где-то случилось землетрясение, от друга ушла жена, соседа сбила машина… И всё без нас. Сон без сновидений выключает из жизни на несколько часов, однако рано или поздно придёт такой сон, который выключит навсегда, и тогда мы пропустим всё, что будет после нас. Откуда тогда возникла вера в загробную жизнь, если каждый не единожды испытывает ощущение полного выключения сознания при живом теле? Почему тогда при мёртвом теле душа обязана жить? Глупый оптимизм…

Пасмурная погода всегда способствует упадочническому философствованию, и я попытался абстрагироваться от невесёлых рассуждений о бренности бытия. И без похоронных мудрствований на душе, которой не будет после смерти, гадко… Попытка оказалась успешной, однако оптимизма это не добавило и не взбодрило. Мысли о бренности бытия удалось задавить, но тоска на сердце по-прежнему была беспросветной. Минут пять я бездумно провалялся в постели, затем встал, подошёл к окну и раздёрнул льняные занавески с вышитыми крестиком красными петухами, которым ещё долго не придётся клевать кукурузу.