Сэмюэль Дилэни - Дальгрен [litres]

– Нет. – Она сказала это очень твердо.

– Может, это бы разрешило хотя бы какие-то внешние проблемы. Ну, знаешь – может, ты будешь счастливее, если найти другое платье.

– Нет, – повторила она. – Я хочу, чтобы со мной происходило дивное, и восхитительное, и чудесное, и стараться ради этого сама не хочу. Вообще. Ты, наверно, считаешь, что я поверхностная… да нет, ты слишком умный. Но многие бы сочли.

Он опешил.

– Ты чудесный, глубокий, восхитительный человек, – сказал он, – и поэтому должна сию секунду стать знаменитой на весь мир.

– В свои двадцать три я довольно-таки знаменита, если учесть, что я ничего не сделала. Но ты прав.

– А чем ты знаменита?

– Не по правде знаменита. Но у меня куча знаменитых друзей. – Она снова перекатила голову на подбородок. – В газете писали, что Новика трижды номинировали на Нобелевку. Я знаю троих, кто ее получил.

– Чего?

– Двое – ученые, а Лестер Пирсон [23] – добрый друг моего дяди, приезжал на выходные в дядин летний дом в Новой Шотландии. Тот, который химик, очень милый – ему было всего двадцать девять, – в университете работал. Мы одно время были очень близки.

– Ты ходила на свидания и все такое. Со всеми знаменитыми друзьями?

– Нет, это я ненавижу. Я никогда не хожу на свидания. А с этими людьми я знакомилась, говорила, мне нравилось, и поэтому я говорила с ними еще. Вот и все.

– Я не знаменитый. Если жить со мной в доме, как у Калкинза, ты будешь счастлива?

– Нет.

– Почему? Потому только, что я не знаменитый?

– Потому что не будешь счастлив ты . Будешь там как неприкаянный. Не в своей тарелке. – А потом он всем телом почувствовал, как напряглись ее мускулы, от бедра до плеча. – Это неправда ! А я чудовище. – Она цыкнула. – Знаешь, я до смерти боялась идти с тобой к Роджеру. И не важно было, во что я одета: я боялась, ты поведешь себя кошмарно, либо заахаешь и заохаешь всё до смерти, либо умолкнешь и станешь такой большой бессловесной дырой посреди дня.

– Ты считаешь, я никогда не бывал в приличных домах?

– Но ты вел себя не так, – сказала она. – Я о чем говорю? Ты прекрасно себя вел, развлекался, и я уверена, что мистеру Новику понравилось. Если кто и подпортил картину, так это я со своим дурацким платьем. А если я переживаю из-за таких вещей, я злая, мелкая и мелочная. – Она вздохнула. – Мне полагаются призовые очки за то, что так долго не признавалась? – Снова вздох. – Нет, пожалуй, нет.

Он моргал в бурное небо и пытался понять; логику он постигал, но что за эмоции ее питали – не разберешь.

После паузы Ланья сказала:

– Я росла в огроменных домах. Некоторые – почти как у Роджера. Один раз, когда я училась в пансионе, дядя разрешил на мой день рождения позвать гостей в летний дом. День рождения пришелся на длинные выходные, и мне разрешили позвать десять человек, с вечера четверга до середины воскресенья. В Школе Ирвинг – это школа для мальчиков, по соседству с нашей – был один парень, Макс его звали, и я считала, он фантастический. Из бедной… ну, небогатой семьи. Учился на стипендию. Умный, чуткий, мягкий… и роскошный – я в него была, наверно, влюблена! Мне бы вполне хватило зазвать его на выходные одного. Но пришлось планировать праздник; и я все спланировала для Макса. Позвала двух девчонок, которые обожали слушать разговоры умных парней, – я тогда слушала не очень хорошо, а чесать языком Макс умел . Позвала совершенно отвратительного цветного мальчика – Макс говорил, что им восхищается, потому что мальчик был вторым в дискуссионной команде и никогда-никогда не лажал. Я обыскала четыре школы – подбирала самых чудесных и обаятельных людей, которые его развлекут, и дополнят, и составят правильный контраст. Из каждой группки – только по одному, чтобы, знаешь, они не корешились парочками, несъедобной такой клецкой в этой сборной солянке. Выходные получились ни к черту. Все прекрасно провели время и еще два года потом спрашивали, когда я планирую повторить. Все, кроме Макса. Полет на аэроплане, лошади, лодки, служанки, шоферы – для него все это было чересчур. Четыре дня только и твердил «спасибо» и «елки-палки». То и другое – раза по сорок четыре. Нет, понятно, мы тогда были очень юные. Еще бы пару лет – и он, наверно, стал бы социалистом каким-нибудь, против этого всего бы восстал. И нормально! Я позвала людей, которые умели спорить. Хоть как-то пообщались бы. Не знаю… может, я до сих пор еще юна. – Она резко перевернулась. – Я бы сейчас могла быть пожилой женщиной из французского романа восемнадцатого века. – Перевернулась обратно. – Двадцать три! Ужас, да? А говорят, что у двадцатого века пунктик на молодости. – И она хихикнула ему в грудь.

– Хочешь теперь мою историю послушать?

– Угум . – Он почувствовал кивок.

– Про то, как мне было двадцать три. Твой ровесник.

– Излагай, дедуля. Это года через три после того, как ты из психбольницы выписался?

– Нет, это про приличные дома. – Он нахмурился. – Как-то летом я катался туда-сюда вдоль побережья Залива, головняком на креветочных траулерах.

– Что такое головняк?

– Это кто моет посуду и отрывает креветкам головы. Короче, меня только что уволили во Фрипорте, и я сидел ждал, когда меня подберет другое судно…

– А почему уволили?

– Меня укачало. Закрой рот. Короче, я сидел перед кафе – больше там заняться было особо нечем, – и тут в клубах пыли подкатывают такие два парня на черный «триумфах». Один орет: мол, знаешь, где дорожные чеки обналичить в этой дыре? А я там торчу три дня – ну и объясняю ему, где банк. Он говорит: залезай, и я им показываю, куда ехать. Ну, разговорились; он на юриста учился в Коннектикуте. Я ему рассказал, как ходил в Колумбию. Он свой чек обналичил и спрашивает, не хочу ли я с ними, а это получше было предложение, чем комната за два бакса, которых нет, так что я говорю: ага. Толпа ребят жила там на острове, чуть поодаль от берега.

– Как в коммуне?

– Отец одного пацана рулил компанией-застройщиком. Компания куда-то переселила с острова рыбаков, построила мост на материк, канал вырыла и понатыкала целую кучу домов за сто пятьдесят, двести штук долларов – спереди газон, с одного боку бассейн, с другого гараж, а на задах, на канале, стоит лодка, чтоб в море ходить. Это все предназначалось для боссов «Доу кемикал» – они, можно сказать, единолично городом и владели. А покупателям надо ведь сначала посмотреть, поэтому дома обставили, холодильники набили стейками, шкафы бухлом, в ванных полотенца, все кровати застелены. Корпоративные шишки приезжают семьями на выходные и примеряют дом перед покупкой. В понедельник грузовик привозит горничных, плотников, сантехников и припасы взамен тех, что съели, и все эти люди прибираются и чинят, что поломалось. На острове ни души, дверей никто не запирал. Отец этому пацану говорит: мол, раз ты поблизости, можешь там пожить. Ну и пацан и еще десятка два его друзей, от семнадцати до двадцати пяти, все туда въехали. Заселялись в дом, выпивали все бухло, съедали все продукты, громили мебель, били окна, драли, что под руку попадалось, и перебирались в следующий. В понедельник горничные, плотники и сантехники всё чинили. Я там прожил две недели. Выбирал комнату, запирался и в основном читал, пока они снаружи буянили. Временами выходил пожрать – вброд по пивным банкам в кухне, соскребал жир с какой-нибудь сковородки и жарил себе кусок мяса. Потом спускался к бассейну, например, если там не совсем трындец, и если в бассейне болталось не очень много мебели, или бутылок, или битого стекла вокруг особо не валялось, – тогда я плавал. Вскоре набегала вся орава, и я возвращался к себе. Прихожу – а у меня в койке трахается кто-то или кто-то облевал весь комод. Один раз нашел на полу девчушку – весь ковер в кокаине, а это до черта кокаина; она содрала шторы и вырезала из них бумажных кукол. Ну, я забрал книгу и заперся в другой комнате. Пару дней прожил, и тут эти двое, которые меня привезли, вдруг куда-то намылились. Отдали мне ключи от «триумфов», сказали, мол, забирай, твои. А я и водить-то не умею. Один спереди весь помятый, а второй еще ничего. Дважды приезжала полиция. В первый раз ребята сказали, что им тут быть положено, ебитесь конем, – ну и полиция уехала. А на второй раз я решил, что пора валить. У меня нету богатой родни в Техасе – как настанут кранты, бежать будет не к кому. Одна девчонка там пообещала купить мне билет до Хьюстона, если я ее выебу и продержусь дольше пяти минут.