Николай Старинщиков - Цифры нации [litres]

Зоя Аркадьевна продолжила доклад, уходя в сторону медицинской терминологии. Она знала свое дело очень хорошо. Искривление полового члена, по ее словам, проявлялось только в состоянии эрекции и носило название эректильной дисфункции.

– Встречается как врожденная, так и приобретенная деформация, – говорила она. – По-другому – болезнь Пейрони, локальный фиброз. Недоразвившаяся или утратившая эластичность доля одного кавернозного тела растягивается в меньшей степени, чем противоположная, что приводит к искривлению полового члена в сторону меньшего растяжения. Выделяют три вида искривления – вниз, вверх и в боковую сторону…

Члены правительства принялись было говорить с мест, но Большов поднял голову, и шум прекратился.

– С целью коррекции искривления показана операция, – продолжила министр. – Однако при этом, в зависимости от степени искривления, происходит потеря в длине полового члена…

– На много? – спросил Большов.

– До двух сантиметров, – живо ответила министр. – Это неизбежный побочный эффект операции, хотя в принципе возможен курс консервативной терапии в области фибропластической бляшки. При этом уменьшается не только болевой эффект, но и размер самой бляшки, а также угол деформации.

– Угол? – удивился Большов.

– Именно так! – звенела Зоя Аркадьевна. – Ведь мы говорим об искривлении.

– И какой у нас угол?

– Почти под прямым углом! Ровно вниз, – продолжила министр. – В состоянии эрекции. Когда член возбужден… Как бы это вам лучше-то объяснить? – Женщина-министр явно волновалась. – Помните? Краны бывали такие? В старых банях когда-то… От стены прямо, а потом вниз. А теперь представьте: как таким членом можно воспользоваться?! Это уж, извините, никак не возможно!

– Понятно, – произнес Большов и снова уткнулся в бумаги.

– Это влетит нам в копеечку, – продолжила министр. – Наше государство и без того испытывает огромные трудности в области финансирования некоторых наших программ. Но меня беспокоит не это. Меня тревожит динамика случившегося – это же, я бы сказала, пандемия какая-то.

При слове «пандемия» Римов не выдержал и рассмеялся. Происшедшее можно было назвать чем угодно – техногенной катастрофой, заговором андроидов, но только не эпидемией, и уж тем более – не пандемией.

– Не надо смеяться! – обиделась Зоя Аркадьевна. – Ведь надо же что-то делать! Потому что если не мы, то кто?! Помните заповедь?! Не навреди! Но как нам не навредить, когда стационары забиты, и у каждого больного признаки этого самого крана! Динамика впечатляет! Это случилось в течение короткого времени!.. Это вредительство! Это связано с роботами!

Голос у нее сорвался на визг.

– Что ты завелся-то, Зой! – тявкнул с места Жердяй. – Как говорится, не суй свой крючок, куда кобель не совал…

– Какой я тебе Зой! – воскликнула министр. – Я Зоя Аркадьевна! Женщина! И если бы не ошибка природы, я была бы такая же, как и вы.

Лицо у нее внезапно сморщилось. Зоя Аркадьевна отодвинула стул и, сморкаясь в платок, бросилась вон из зала.

– Я удивляюсь, как вы к этому относитесь! – бормотала она сквозь слезы.

Правительство с пониманием смотрело ей вслед. Смена пола не проходит бесследно. Большов от досады даже хлопнул в ладони.

– Сейчас она там успокоится, – сказал он растерянно. – А вы, уважаемый Жердяй, проследите, пожалуйста, за дамой… Ступайте… И попросите прощения!

Объявив перерыв, Большов поднялся из-за стола и направился к себе в кабинет, примыкающий непосредственно к залу заседаний. Остальные тоже поднялись с насиженных мест и потянулись на свежий воздух.

Выйдя во внутренний дворик, Шприц и Вершилов, с помятыми после выпивки лицами, отошли подальше, к березе, и встали, крутя головой по сторонам. Житие в Поволжской республике – до этого такое спокойное, что бросало порой в забытье, входило в водоворот. С одной стороны – бюджет, который держался, кроме прочего, на доходах от деятельности андроидов легкого поведения. С другой стороны – орды потерпевших с однотипными травмами мужского достоинства. И это никак не вписывалось в рамки законности и правопорядка.

– Надо нам что-то делать, – пропыхтел председатель судебного присутствия.

– Совершенно с вами согласен, – выкатил похмельные глаза главный прокурор. – Поражение в правах, думаю, в самый раз…

Он едва соображал, о чем говорил.

Вечером парочка изношенных потаскух, одетых в строгие брючные костюмы, тихонько брела вдоль косогора, с тоской поглядывая в сторону летнего ресторанчика, прикрытого сверху зеленым шатром. Раньше их звали кто как, в зависимости от ранга и ситуации, а вместе обеих – Птушечка с Курвой. Троекурова (Курва) – в прошлом медичка – была упитанной дамой, она до сих пор тосковала о мужиках. «Жертва сексуальной зависимости» – называли ее меж собой соседи.

Ворошилову (Птушечку), суховатую даму, именовавшую себя каким-то преподавателем, в середине века выслали из Москвы – в то время оттуда мели всех подряд под видом очистки мегаполиса от тунеядцев. Оказавшись на Волге, как ей казалось, совсем ненадолго, она намертво пустила здесь корни, сойдясь с Троекуровой во взглядах по поводу свободной любви. Мало того, Птушечка не на шутку здесь раскрутилась, приобретя славу у местного бомонда. Пришлось, правда, работать в местной школе, иначе ей грозил фиолетовый оттиск в паспорт: «Голь перекатная».

Упомянутые дамы успели в этой жизни многое: заработать приличную пенсию, обзавестись крышей над головой. Временами они позволяли себе навестить Баден-Баден, отдохнуть там на водах. Вернувшись, они рассказывали соседям про хорошую воду, что просто ужас какой-то по сравнению с великой русской рекой. Как результат, дамы оказались незамужними и бездетными.

Жизнь так быстро проскочила мимо этих двух, что оставалось только злорадствовать в отношении противоположного пола. Дамы гуляли теперь вдвоем, поскольку одиночество не давало покоя. На сегодняшний день путь их лежал мимо летнего ресторана, в который им, как дамам, был закрыт доступ по причине отсутствия членских билетов. А членских билетов у них не было ввиду отсутствия мужских членов как таковых. В общем, замкнутый круг получался, который не обойти, не объехать.

– Ой, кто там сидит?! Кажись, прокурор… – чирикнула Ворошилова, вытягивая костлявую шею.

– Заткни пасть! – рыкнула грудным голосом Троекурова.

– Чё я-то? – обиделась та, отворачиваясь. – Сама таращится, а мне нельзя.

– Молчи…

– Смотри, чё делают-то… – Ворошилова, упершись передком в чугунный парапет, уставилась под косогор: внизу, среди зарослей, расположился целый табор андроидов-проституток обоего пола. Раздевшись догола, они бродили среди деревьев и гоготали по-гусиному.