Патрик Несс - Поступь хаоса [litres]

Бывало, я проверял, не могу ли не-услышать Виолу. Но нет, не мог.

В обед снова заявилась Франция, с сэндвичем и кувшином воды.

– Где Виола?

– Не за што.

– За што?

Франция вздохнула и ответила:

– Виола в садах, собирает падалицу.

Я хотел спросить, как она там, но не стал, а читать по моему Шуму Франция отказалась.

– Как сам? – вместо этого спросила она.

– Я много чего умею помимо шлепаной метлы.

– Следи за языком, щенок. У нас еще будет время приставить тебя к настоящей работе.

Задерживаться она не стала. Перемолвилась еще парой слов с Айвеном и смылась по делам – или чем там у них заместители мэра занимаются?

Я скажу кой-чего, ладно? Это, в общем, бессмысленно, но она мне нравится. Наверное, она мне Киллиана напоминает и все, што меня в нем бесило. Глупая штука память, да?

Я едва успел укусить сэндвич, когда заслышал приближающийся Айвенов Шум.

– Крошки подмету, – хмуро сказал я.

Што удивительно, он в ответ заржал, хотя и довольно грубо.

– Не сомневаюсь, – откусил от собственного сэндвича и где-то через минуту добавил: – Франция говорит, сегодня будет деревенская сходка.

– Насчет меня?

– Насчет вас обоих. Тебя и девчонки. Которые за каким-то лядом сбежали из Прентисстауна.

Шум у него был какой-то странный. Осторожный, но сильный, словно он меня проверял. Никакой враждебности, не ко мне, во всяком случае, но што-то там такое бурлило на дне.

– Мы, што ли, со всеми познакомимся?

– Может, и познакомитесь, но сначала мы все хорошенько про вас поговорим.

– Если будет голосование, – я еще откусил от сэндвича, – я наверняка продую.

– За тебя будет говорить Хильди. В Фарбранче это кое-што да значит. – Он проглотил кусок. – И люди здесь хорошие, добрые люди. Мы уже принимали к себе раньше прентисстаунских. Давненько такого не было, а давно, в плохие времена, – было.

– В войну? – спросил я.

Он поглядел на меня и Шумом вроде как смерил – што я там себе знаю.

– Ага, – сказал, – в войну.

Он повертел головой, типа случайно так, туда-сюда, но наверняка выглядывал, одни ли мы в амбаре, потом прямо уставился на меня, будто искал што важное.

– И это… Не все мы тут во всем согласны.

– Насчет чего? – Не нравился мне этот его взгляд, и зудящий Шум тоже не нравился.

– Насчет истории, – медленно проговорил он, так и втыкаясь в меня глазами и наклоняясь все ближе.

– Ума не приложу, о чем ты. – Я даже отклонился слегка.

– У Прентисстауна до сих пор найдутся союзники, – прошептал он, – и никогда не знаешь, в каких секретных местах они прячутся.

В Шуме замелькали картинки, маленькие, будто он только со мной говорил, только мне их показывал, и я видел их все яснее – яркие, цветные, быстрые, мокрые, солнце светит на красные…

– Щенки! Щенки! – вдруг разбрехался из угла Мэнчи.

Я подскочил, даже Айвен удивился, и картинки в Шуме быстренько поблекли. Мэнчи лаял, и сквозь лай катила волна какого-то щебета, хихиканья, и это был совсем не он, а…

Стайка ребятишек глазела через прореху в стене, где доску оторвали, все на корточках, ухмыляются, хохочут, дерзкие такие, подталкивают друг друга поближе к дыре.

На меня пальцами кажут.

Такие мелкие все…

Такие мелкие .

Нет, вы только поглядите!

– А ну, пошли вон, крысеныши! – гаркнул Айвен, но голос у него был веселый, и Шум тоже, все следы того, што было раньше, как языком слизало.

За стеной аж завизжали от смеха и кинулись врассыпную.

Пропали. Словно и не было их. Словно я их всех придумал.

– Щенки, Тодд! – буркнул Мэнчи. – Щенки!

– Знаю, – я почесал ему голову, когда подошел. – Знаю.

– Ну, пообедали, стало быть. – Айвен хлопнул в ладоши. – За работу!

Поглядел на меня еще разок со значением и зашагал на выход.

– И што это сейчас такое было? – осведомился я у Мэнчи, так, для проформы.

– Щенки. – Он зарылся носом мне в ладонь.

И последовал день, совершенно такой же, как утро. Я подметал, народ заходил, сделали перерыв воды попить (пока пили, Айвен ничего мне не сказал), потом опять подметал.

Подумал какое-то время о том, што мы будем делать дальше. И это еще большое вопрошание, будем ли мы дальше што-то делать. Фарбранч устроит сходку насчет нас и наверняка оставит себе Виолу, пока не прилетит ее корабль, это и дубу понятно, но захотят ли они меня, вот в чем штука?

И если захотят, останусь ли я?

Я еще должен предупредить их …

У меня прямо в желудке жгло всякий раз, как я вспоминал про книгу, так што я сразу на другие мысли поскорее перескакивал.

Прошла типа целая вечность, но вот солнце наконец решило и зайти. Подметать уже было нафиг нечего. Я прошел весь амбар, и не по одному разу, пересчитал корзины, потом еще пересчитал, даже попытался прибить отошедшую доску в стене, хоть меня никто об этом и не просил. Не так уж многим можно себя занять, если покидать амбар не положено.

– Ну, прямо чистая правда, – сказала внезапно обнаружившаяся в дверях Хильди.

– Нельзя так к людям подкрадываться, – возмутился я. – Особенно если вы тихая.

– Для вас с Виолой ужин приготовлен у Франции в доме. Почему бы тебе не пойти подкрепиться?

– Пока у вас всех остальных сходка будет?

– Пока у нас всех остальных сходка будет – да, щеночек, – кивнула Хильди. – Виола уже дома, не иначе как ваш общий ужин доедает.

– Есть, Тодд! Голодный! – бухнул Мэнчи.

– Там и для тебя харчи найдутся, щенишка. – Хильди еще и руку до него донести не успела, а он уже шлепнулся на спину и ножки задрал – никакого тебе достоинства, ей-богу.

– По какому поводу сходка, ежели на самом деле? – поинтересовался я.

– Ну, так ж новые поселенцы вот-вот прибудут – большое дело, – она наконец оторвалась от Мэнчи. – Ну и вас всем представить, конечно. Штоб город привыкал к мысли, што вас нужно приветить.

– А они собираются нас привечать ?

– Люди всегда боятся того, чего не знают, Тодд-щен, – сказала она, выпрямляясь. – Как только они вас узнают, вопрос будет исчерпан.

– И мы сможем остаться?

– Думаю, да. Ежели захотите.

Я промолчал.

– А теперь шагай домой, – сказала она. – Я за вами приду, когда будет пора.

Я лишь кивнул в ответ молча. Она помахала рукой на прощанье и пошла через уже почти совсем темный амбар. Я отнес метлу туда, где ей полагалось висеть. Шаги как-то очень гулко стучали по доскам. Мужской Шум и женская тишина текли со всего города к залу собраний. Слово « Прентисстаун » лезло изо всех щелей, и с ним мое имя, и Виолино, и Хильдино тоже.

И хотя ни страха, ни подозрений в Шуме особо не наблюдалось, радушием он тоже как-то не светился. Вопрошания, вопрошания… – больше вопрошаний, чем злости в духе Мэтью Лайла.

Ну, может быть. Может, по правде, не так все и плохо.