Патрик Несс - Поступь хаоса [litres]

Моя роль тут такова: я возделываю несколько полей пшеницы к северу от поселения. Поскольку твой па умер, наши друзья, Бен и Киллиан, помогают мне с работой – у них ферма по соседству. Жду не дождусь, когда ты наконец сможешь с ними познакомиться. Так, погоди, вы ведь уже знакомы! Они уже подержали тебя на руках и сказали: «Привет! А кто это тут у нас?» Всего один день в этом мире, а уже целых два новых друга, каково? Хорошее начало, сын .

Уверена, у тебя и дальше все будет хорошо – ты родился на две недели раньше срока. Явно решил, что с тебя довольно и пора посмотреть, что там мир приготовил для встречи с таким хорошим мальчиком. Я тебя за это не виню: небо тут такое большое и синее, и деревья зеленые, а еще это мир, где животные разговаривают. Правда разговаривают, Тодд, честно, и им можно отвечать. И вообще тут столько чудес, столько всего тебя ждет, Тодд, что мне просто невыносимо ждать, пока оно начнет происходить. Почему не сейчас? И тебе ведь тоже придется подождать, пока ты увидишь все эти возможности и все, чем ты сможешь заняться».

Виола перевела дух.

– Тут промежуток на странице, – сказала она. – А потом написано «Позже», как будто ей пришлось прерваться. – Она поглядела на меня. – Ты в порядке?

– Да, да, – я как-то очень быстро закивал (сидел, все еще обхвативши себя руками). – Ты продолжай.

Стало светлее, солнце уже уверенно взбиралось на небо. Я немножечко отвернулся от нее, на всякий случай.

«Позже .

Прости, сынок, пришлось отойти на минутку: приходил наш святой человек, Аарон».

Пауза. Она облизнула губы.

«Нам так повезло с ним, хотя в последнее время он говорит всякие вещи про местных жителей, с которыми я согласиться не могу. Аборигенов зовут спаклами. Это вообще был БОЛЬШОЙ сюрприз для нас. Они такие застенчивые, что первые планировщики еще в Старом свете и даже разведчики вообще не знали, что они тут есть !

Это такие милые создания. Совсем другие и, возможно, примитивные, и мы не смогли обнаружить у них никакой устной или письменной речи. Но я все равно не согласна с теми, кто думает, будто спаклы – это такие животные, а вовсе не разумные существа. А Аарон в последнее время все проповедует, что Господь проложил границу между нами и ними и…

Так. Все-таки это не тема для обсуждания в твой первый день жизни. Аарон свято верит в то, во что верит. Он вообще тут у нас столп веры и был им все эти долгие годы, и на тот случай, если кто-то найдет этот дневник и прочитает, я хочу сказать: нам очень повезло, что он пришел благословить тебя в этот твой первый день жизни. Понятно ?

И еще я скажу в твой первый день, что прежде, чем ты подрастешь, хорошо бы заранее знать, как привлекательна бывает власть, и это – то, что реально отличает мужчин от мальчиков, хотя и не в том смысле, в каком думают большинство мужчин .

И это все, что я здесь скажу. Досужие взгляды и все такое .

Сынок мой, в мире столько чудесного. Не слушай тех, кто будет говорить тебе обратное. Да, жизнь тут, в Новом свете, нелегка, и я даже признаюсь тебе – потому что хочу начать все сначала, с чистого листа и по-честному, – что почти предалась отчаянию. В поселении все куда сложнее, чем я могу тебе сейчас объяснить, и есть вещи, про которые ты все равно скоро сам узнаешь, нравится мне это или нет, и с едой тоже были перебои, и болезнь еще эта… В общем, было совсем тяжело еще до того, как я потеряла твоего па и почти что сдалась .

Но я не сдалась. Из-за тебя, мой милый, прекрасный мальчик, мой чудесный сынок, который, возможно, сумеет изменить этот мир к лучшему, и которого я обещаю растить только в любви и надежде, и который, клянусь, увидит, как в мире все наладится. Клянусь тебе в этом .

Потому что когда я взяла тебя впервые на руки сегодня утром и покормила от тела моего, я почувствовала такую любовь к тебе, что она была почти как боль, почти как будто ни минуты больше не выдержишь .

Но только почти .

И я спела тебе песню, которую мне пела моя мать, а ей – ее мать, и вот она, эта песня…»

И тут, представьте, Виола запела. Вот прямо взяла и запела.

У меня аж мурашки везде высыпали, а на грудь как наковальня упала. Она, ясное дело, слышала мелодию у меня в Шуме, и как Бен пел тоже, потому што вот она песня, льется у нее изо рта как колокольный звон:

Раным-рано поутру, когда солнце встало ,

Дева кликала меня во долине низкой ,

Ты ж не обмани меня, ты ж да не оставь ,

Как ты мог с бедняжкою обратиться так ?

Я просто не мог на нее смотреть.

Спрятал голову в руках.

«Это грустная песня, Тодд, но это еще и обещание. Я тебя никогда не обману и никогда не оставлю, и я обещаю тебе это, чтобы ты когда-нибудь мог обещать это другим и знать, что это правда .

Ха, Тодд! Вот ты и заплакал. Заплакал у себя в колыбельке, проснувшись в первый раз в свой первый день. Проснулся и зовешь мир скорей прийти к тебе .

Так что на сегодня я этот дневник откладываю .

Мой сынок зовет меня, пойду к нему».

Виола замолчала. Остались только река и мой Шум.

– Там еще есть, – сказала она, так и не дождавшись, што я подыму голову; пролистнула страницы вперед. – Еще много. Хочешь, чтобы я читала дальше? Или чтобы я прочитала конец?

Конец.

Прочитать последнее, што моя ма написала в тот день, когда…

– Нет, – быстро сказал я.

Мой сынок зовет меня, пойду к нему . Теперь навек в моем Шуме.

– Нет, – повторил я. – Давай пока остановимся на этом.

Я глянул искоса на Виолу: лицо у нее было такое же печальное, как и мой Шум. Глаза мокрые, подбородок дрожит, не сильно, но дрожит, в этом утреннем свете уже видно. Она увидала, што я смотрю, ощутила внимание Шума и поскорей отвернулась к реке.

И тут, в этом утре, в этом свете, я вдруг понял одну вещь.

Одну важную вещь.

Настолько важную, што, когда она вся целиком пришла в голову, мне даже встать пришлось.

Я знал, што она думает.

Я знал , што она думает.

Даже просто глядя ей в спину, я знал, што она думает и чувствует и што происходит у ней унутри.

То, как она повернула корпус, как держит голову, и руки, и книгу эту у себя на коленях, как у нее спина малость задеревенела, когда она услышала все вот это у меня в Шуме .

Я могу это читать.

Я ее могу читать.

Она думала о том, как ее собственные родители прилетели сюда с надеждой, прямо как моя ма. И думала, што надежда в конце нашей дороги – возможно, ложь, как и та, што была в конце дороги у моей ма. И она брала слова своей ма и вкладывала в уста своих ма и па – и слушала, как они говорят, што они ее любят и скучают, и желают, штобы у нее был целый счастливый мир. И она взяла песню моей ма и вплела ее во все остальное. Вплетала, пока та не стала ее собственной печалью.