Татьяна Калугина - Группа [litres]

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

Солнце приблизилось к поверхности воды и словно выпустило ложноножку – или окунуло в море короткий ало-оранжевый хоботок. Долю секунды казалось, что форма солнца нарушена и что сейчас оно просто вольется в море, вберется им, подобно огненной капле, стекшей по небосводу. Либо, наоборот, – выпьет море, втянет его в себя.

В эти считаные мгновения на закате, когда море и солнце вели себя как две соприкоснувшиеся жидкости, Альба всегда испытывала необъяснимое волнение. Хотелось немедленно что-то сделать – то ли поставить закат на паузу и взяться за кисти, то ли отложить в сторону пульт и, прихватив этюдник, отправиться туда, где все это действительно происходит: море чешуйчато поблескивает и лоснится, солнце сползает за линию горизонта, и над всем этим великолепием плывут пышные многоярусные облака, словно лайнеры и яхты из взбитых сливок… Альбе еще никогда в жизни не доводилось рисовать с натуры морской закат. Сегодня она могла бы это сделать. Но не сделает. Потому что будет делать нечто совсем другое.

Альба сидела в кресле, развернутом к панорамному окну, и уже не пыталась собраться с мыслями. Мысли как-то враз отступили, покорные внушению доктора Голева, который незадолго до этого попросил Альбу расслабиться и ни о чем не думать. Провести конец вечера в умиротворенном созерцательном безмыслии.

С умиротворением пока было туго. Мысли, хоть и ушли, оставили по себе мрачноватый тревожный флер. Правильно ли она сделала, что согласилась? А если что-то пойдет не так? Может, еще не поздно все это прекратить, встать, крикнуть во весь голос: «Доктор! Я передумала!»

Солнце уже наполовину скрылось в дымчатом рубиново-красном мареве горизонта. Еще немного, и нужно будет лечь в кровать. Закрыть глаза и уснуть. Только это будет не просто сон. Это будет… как там они ее называют… гипнотония. Растождествление … Синее стеклышко разойдется с желтым, как солнце и луна после затмения, как два знака «Оk», сложенные из пальцев чудаковатого доктора, любящего показывать фокусы… и после этого она, Альба, исчезнет. Здесь исчезнет. Но появится в другом месте – в том самом, где провела минувший год. А может быть, и нет. Может, она нигде не появится. В любом случае, спустя тридцать шесть часов доктор Голев произнесет несколько слов, которые ее разбудят, – и на этом ее миссия, в чем бы она ни заключалась, будет завершена.

Так он сказал. Так они договорились. Она обещала ему это – и теперь не чувствовала себя вправе идти на попятную.

А начался день с того, что Альба опоздала на завтрак. Она так увлеклась, выбирая себе наряд, что не обратила внимания на попискивание таймера в слимбуке. И звонка от Натэллы Наильевны тоже не расслышала. Наконец, перемерив все блузки и кофточки, обнаруженные в шкафу, Альба остановилась на фиолетовом топе-бандо и черной плиссированной юбке. Волосы она скрутила в небрежную гульку и заколола на затылке, губы слегка увлажнила блеском. Подходящих туфель в отделении для обуви не нашлось, зато обнаружились довольно миленькие балетки. В них Альба и вышла к завтраку.

– Доброе утро всем! – обронила так запросто, раскованно-дружелюбно, как не говорила уже много лет. – Приятного аппетита!

Отодвинула стул, чувствуя себя грациозной ланью. Заняла свое место.

– Доброе утро, Альба! Какая же ты красотка! Слов нет!

– Вот бы еще пунктуальности добавить к этой красоте неземной…

– Извините, Натэлла Наильевна, – изобразила Альба виноватую улыбку. Огрызаться и ссориться не хотелось. Не сегодня, не сейчас, не в этом топе и не в этой юбке.

Все остальные тоже принарядились, словно пришли не на завтрак в клинике, а на званый ужин в загородном клубе. Только Натэлла Наильевна была в своей повседневной оливковой униформе, тоже, впрочем, слегка украшенной – миниатюрной серебряной брошью в виде стетоскопа, закрепленной на грудном кармане. Сегодня она одна представляла местное руководство: ни доктор Голев, ни доктор Ларри на завтраке не появились. Из участников, помимо Одиссея, недоставало теперь еще и Модеста. Его оператор Ирвин тоже не пришел.

– Наши ряды редеют! – глубокомысленно заметил Митя, кивнув на пустующие места. – Интересно, куда все деваются?

Сван в ответ на это дурашливо подмигнул, прищелкнул языком и выкинул указательные пальцы пистолетиками, направив их в сторону Мити. Что, по всей видимости, должно было означать: следующим будешь ты! Или наоборот: будь спок, напарник, прорвемся!

Андреа – сегодня она была в облегающем кремовом платье с пайетками – жеманно ковырялась в омлете, не забывая одаривать всех улыбками кинодивы. Арсений расправлялся с едой быстро и методично, но иногда вдруг подвисал посреди жевательного движения со сдвинутой набок челюстью и обескураженным нелепым видом, словно нашел себя измененным не вчера утром, а только сейчас. Лица Фадея и Листианы светились одинаковым голодным счастьем, еще только начавшим насыщаться. Этих двоих разговоры за столом как бы и не касались.

– Жду не дождусь, когда нас отпустят домой!

– А я вот не знаю, куда поеду. У меня нет дома.

– У меня есть дом, у меня есть мои кошечки, и я по ним очень соскучилась. Но. Я не уверена, что хотела бы сразу поехать к ним. Я вот подумываю, не навестить ли родителей на их райском островке. Инкогнито, разумеется.

– Куда все-таки пропали Модест и Ирвин, скажет мне кто-нибудь? Натэлла Наильевна? Моди тоже сбежал?

– Да, Натэлла Наильевна! Вы что-нибудь об этом знаете?

Согласно условиям проекта, участники должны были провести в клинике еще две недели после пробуждения, чтобы свыкнуться со своими новыми телами и закрепить приобретенные навыки, связанные со здоровым питанием и спортом. Но не прошло и суток, как в группе осталось пятеро участников из семи. Неудивительно, что у оставшихся начали возникать вопросы…

– Давайте так, – сказала Натэлла Наильевна. – После завтрака у вас семинар с доктором Ларри, вот с ним и поговорите.

На семинар отправились в сад – в живописную плетеную беседку, устроенную шатром и как бы сплошь состоящую из лиан декоративного винограда. Альба уже бывала здесь прежде. Она помнила этот ужасный овальный стол, занимавший собой почти все пространство. Когда-то она едва могла втиснуться за него, а втиснувшись, невыносимо страдала, зажатая между краем столешницы и спинкой стула, который было некуда отодвинуть. После трех часов семинара Глебу и Закарии пришлось изрядно попыхтеть, чтобы помочь ей выбраться из этой постыдной западни. Сейчас стол выглядел вполне безобидно, словно музейная пыточная машина – экспонат из давно ушедшей эпохи, не имеющей к ней, к Альбе, никакого отношения. Ну, почти никакого…