Татьяна Калугина - Группа [litres]

Доктор Ларри застыл посреди тропинки, повернувшись к доктору Голеву лицом. Доктор Голев тоже остановился.

– И вот что я думаю. Сделав что-то длительное и энергоемкое легким и быстрым, мы освобождаем некоторое количество энергии. Энергии, о которой мы знаем пока только то, что она существует. Что-то образовалось и теперь присутствует здесь, в этом месте. Я хочу с этим контактировать. Я хочу это изучать.

Доктор Ларри был похож на ребенка, который случайно подглядел тайную жизнь гномов в ночном саду, и теперь ждет не дождется следующей ночи, чтобы наведаться туда снова.

«С вечной молодостью все более-менее понятно, – подумал доктор Голев, глядя на него. – Но что насчет вечного детства? Вряд ли когда-нибудь изобретут вакцину от взросления для тех, кто хочет остаться в мире единорогов и Санта-Клаусов. Чувство чуда . Оно либо есть, либо нет. С этим нужно родиться».

– Скоро, Ларри, – сказал доктор Голев, беря доктора Ларри под руку. – Скоро мы все узнаем. Можно ли это изучать, как с этим контактировать…

Они продолжили было свой путь в сторону клиники, но тут в кармане у доктора Голева коротко звякнул птифон. Пришло смс от Глеба: «Альба начала рисовать» – и два сфотографированных рисунка. На первом была изображена бегунья в тренажерном модуле, на втором – нечто неопределенное, абстрактно-геометрическое, похожее на парящий в невесомости скелет диплодока, собранный из ромбов и треугольников.

– Что скажешь? – произнес доктор Голев.

Доктор Ларри впился глазами в снимки. Но в итоге вынужден был признать, что ни бегунья, ни длинношеее ископаемое ни о чем ему не говорят. Не вызывают никаких ассоциаций.

То же сказал о них доктор Голев.

– Слишком общо́. Бегуний с длинными волосами у нас целый дом. Это могут быть Альба, Дара, Нина… Даже Натэлла завязывала когда-то такой же хвостик.

Когда-то, выходя с утренней чашкой кофе на балкон их пентхауса на Рязанке, доктор Голев первым делом приветствовал свою бегущую жену и шутливо интересовался, сколько еще до финиша. Натэлла не отвечала. Только хвостик мотался туда-сюда.

Она так хотела ему доказать, что молодость – это не только… это не обязательно… это вовсе не…

Какая-то важная связь забрезжила вдруг между нарисованной фигуркой бегуньи и личным воспоминанием доктора Голева о его жене. Связь была глубже и тоньше, чем просто бег на тренажере. Она была в чем-то другом, она скрывалась за картинкой, поэтому искать ее в изображении бегущей девушки было бессмысленно. Как парящая в воздухе ниточка паутинки, она вспыхнула в луче солнца и вновь погасла, стала невидимой.

– Алекс! – воскликнул вдруг доктор Ларри. – А вот сейчас будет маленькое чудо! И не говори потом, что мы не можем «это» изучать и с «этим» контактировать!

Он подмигнул доктору Голеву и достал птифон. Соединился с матрицей камер. Перед тем как назвать имя участника, на которого ему хотелось бы взглянуть, снова обернулся к Голеву:

– Посмотрим, верна ли моя гипотеза насчет поля, сгенерированного участниками во время сна. Возникшее поле впервые проявило себя в нашей реальности тем, что Альба начала рисовать, и не просто рисовать, а угадывать прошлое и предсказывать будущее своими рисунками. Потом мы решили это повторить, но погрузили в гипносон ее одну. И – ничего не произошло. Альба держала карандаш, но за несколько часов ничего не нарисовала. Зато мы узнали, что по очень странному стечению обстоятельств остальные участники тоже начали отключаться. Тем или иным образом. Кого-то вырубил алкоголь, кто-то ушел в нирвану (или куда они там ушли, наши любовнички), кто-то – предположительно – дрыхнет в аэрокаре после ночного загула. Бодрствовала только Андреа, единственная из всех. Но пока она бодрствовала, поле не могло работать в полную силу. Или вообще не могло работать. А может, без участия Андреа оно и возникнуть-то не могло. Будь я проклят, если хоть что-то об этом знаю! Но кое-что я могу сказать наверняка: Альба начала рисовать, а это значит, что поле снова работает! А это, в свою очередь, может означать только одно: седьмая участница, Андреа, присоединилась к остальным и теперь тоже спит! Проверим, – закончил свое вступление доктор Ларри и, подчеркнув паузой историческую важность происходящего, нежно проворковал в птифон: – Андреа Серегина.

Они ожидали увидеть все что угодно. Андреа, свернувшуюся калачиком на кровати. Андреа, парящую в релаксаторе. Андреа в солнцезащитных очках и бикини, задремавшую в шезлонге возле бассейна. И даже Андреа, лежащую в со свернутой шеей у основания лестницы.

Но ничего такого экранчик птифона не показал. А показал он – Андреа, сидящую на траве под разлапистой еловой веткой и торопливо, жадно, с упоением смолящую сигарету. Огонек на кончике сигареты разгорался и притухал, струйки дыма извергались из чувственно округленных губ; глаза были прикрыты от наслаждения.

Оба доктора потеряли дар речи. Они смотрели на Андреа так долго, что она успела полностью выкурить сигарету, прикопать окурок во мху и закурить вторую. Для этого она использовала длинную палочку-зажигалку, утащенную, по всей видимости, из спа-салона. Там такими поджигали свечи и благовония.

Доктор Голев почувствовал, как к горлу его подступил комок. Отведя глаза от экрана, он скосил их на доктора Ларри и в следующую секунду не выдержал – прыснул смехом.

Доктор Ларри взглянул на него в растерянности – и тоже неуверенно хохотнул.

Вскоре оба почтенных доктора хохотали как ненормальные, держась за бока и выстанывая-приговаривая: «Ох, не могу! Мудрое тело… наставник и воспитатель…», «Клеточная память, коллега! Штука мощная!..», «Память клетки… ха-ха-ха-ха!.. о сигаретке!..».

– Я уже и не помню, когда в последний раз так смеялся! – признался доктор Голев, утирая слезы. – Даже забыл, как это делается!

– А я все-таки думаю, что это ничего не меняет, – вновь принялся гнуть свою линию доктор Ларри. – Я ошибся, но не во всем! Допустим, Андреа не обязательно засыпать, чтобы возникло поле. Может, достаточно шестерых участников, или даже пятерых, если Модест тоже сейчас не спит. А может, нужны таки семеро, но не обязательно эти ! Может, вместо них вырубился кто-то еще…

– Ох, Ларри! Погоди! Мне требуется передышка! – взмолился о пощаде доктор Голев. – Давай сначала дойдем, посмотрим, что там у Глеба с Альбой, а уж после обсудим все новые возможные варианты.

Хпр шмякнулся во что-то мягкое, вязкое и густое. И черное, как выяснилось в следующий момент. Черное вещество поднялось вокруг него медленным плотным облаком, похожим на взрыв гриба-тухлянки. Хпр закашлялся, отмахиваясь от пепла и хлопьев сажи, взметнувшихся из «гриба», и попытался встать, но его ноги не обнаружили никакой хоть сколько-нибудь надежной точки опоры. Сплошное полужидкое месиво. Под верхним слоем пепла и сажи, судя по всему, находилась жуткая зловонная топь.