Фриц Лейбер - Корабль отплывает в полночь

– Послушайте, вы убили здоровенного парня, чтобы заполучить этот самолет, – оборвал наш спор Папаша, подойдя ко мне со спины. – И что дальше: устроите здесь дискуссионный клуб или все-таки улетите на нем?

– Тихо, – сказал я.

У меня появилась новая догадка, и я решил посмотреть на приборную панель через темные очки. Но это ничего не дало.

– Черт возьми, я больше не могу это выносить! – заявил Папаша, просунул руку между нами и надавил, наверное, сразу на пятьдесят кнопок.

Большинство ушло вниз и вернулось обратно, и только кнопка Атла-Хай там и осталась.

Фиолетовое пятно на экране засветилось еще ярче.

Дверь захлопнулась с негромким стуком.

Мы взлетели.

По правде сказать, мы взлетели слишком быстро, и самолет чертовски качало. Мы с Элис стояли на коленях и намертво вцепились в свои кресла, но у Папаши такой опоры не было, его швыряло по всей каюте – и поделом!

Когда нас в очередной раз качнуло, я мельком увидел внизу семь сплющенных топливных резервуаров, казавшихся под таким углом тусклыми полумесяцами в оранжевой дымке; они стремительно уменьшались, пока не исчезли.

Наконец самолет выровнялся и перестал раскачиваться, а чуть погодя перед моими глазами перестала раскачиваться и кабина. Мне опять едва удалось сдержать тошноту, теперь уже вызванную естественными причинами. Элис позеленела и спрятала лицо в мягком упоре для подбородка.

Папаша закончил кувыркаться прямо у меня перед носом, растянувшись на приборной панеле. Пытаясь подняться, он надавил, должно быть, на половину кнопок, но ни одна не просела ни на йоту. Все были заблокированы. Вероятно, это произошло автоматически, когда мы нажали кнопку Атла-Хай.

Наверное, я должен был пресечь его обезьяньи ужимки и прыжки, но в животе было так погано, что у меня не возникло ни малейшего желания делать это. Оставалось лишь радоваться, что я больше не чувствую его запаха.

Поэтому я без особого интереса наблюдал, как старый чудак разыскивает что-то потерявшееся во время тряски. Наконец он нашел пропажу – небольшую жестяную коробку миндалевидной формы – и открыл ее. Там, разумеется, оказался миндаль. Папаша устроился на заднем сиденье и захрустел орехами, отправляя их в рот по одному. Или почти по одному.

– Нет ничего лучше орешков на десерт, – радостно сказал он.

Я бы с еще большей радостью перерезал ему глотку, но все плохое, что мог, он уже сделал, и следовало дважды подумать, прежде чем убивать человека в тесном помещении, не будучи до конца уверенным, что сможешь избавиться от трупа. Откуда мне было знать, получится ли открыть дверь? Помню, я тогда задумался о том, что Папаша должен был в этой тряске по меньшей мере сломать себе руку и стать таким же беззащитным, как я или Элис (хотя, если честно, моя рука к тому времени уже совсем поправилась), но он остался цел и невредим. Нет в жизни справедливости, это уж точно.

Самолет бесшумно пробивался сквозь оранжевый туман, хотя теперь было трудно сказать, движется он или нет… пока впереди не возник изогнутый веретенообразный силуэт, который пронесся над иллюминатором. Думаю, это был гриф. Не знаю, как грифы умудряются летать в тумане, где их острое зрение становилось бесполезным, но они все-таки летают. Итак, он пулей промчался мимо.

Элис оторвала голову от мягкого упора и снова принялась изучать кнопки. Я встал на ноги, чуть повернулся и сказал:

– Папаша, мы с Элис попытаемся разобраться, как управлять самолетом. И хотелось бы, чтобы нам никто не мешал.

Я не сказал ни слова о том, что он устроил. Не стоит тратить время на обсуждение глупостей.

– Отлично, вперед, – ответил Папаша. – Теперь мы куда-то летим, и я безмятежен, как котенок. Это все, что было важно для меня. – Он хихикнул и добавил: – И все-таки, согласись, я дал вам то, с чем можно работать.

Впрочем, после этих слов у него хватило ума заткнуться.

Теперь мы уже не так боялись прикасаться к кнопкам, но минут через десять убедились в невозможности нажать хоть на одну – все были заблокированы. Все, кроме, пожалуй, одной, которую мы с самого начала не трогали по особой причине.

Мы пытались отыскать другие элементы управления – ручки, рычаги, педали, клапаны и так далее. Но ничего не нашли. Элис пробралась в хвостовую часть и проверила кнопки на маленькой панели рядом с Папашей. Они тоже оказались заблокированы. Папаша наблюдал за нами с интересом, но не сказал ни слова.

Конечно же, мы поняли в общих чертах, что произошло. После нажатия кнопки Атла-Хай включился необратимый автоматический режим полета. Я не мог представить себе, зачем нужны такие хитрости в управлении самолетом, разве только для того, чтобы помешать детям или пленникам наломать дров, пока пилот решил вздремнуть. Однако у меня хватало и других вопросов, которые, похоже, не имели стандартных ответов.

Со взлетом на автоматическом режиме все вышло настолько ловко, что я не мог не задуматься: а не знает ли Папаша об управлении самолетом больше, чем старается показать, – даже намного больше? Идиотское с виду желание надавить на все кнопки сразу могло быть просто хитростью, нацеленной на то, чтобы нажать кнопку Атла-Хай. Но если Папаша играл, то играл превосходно, невозмутимо, с полным пренебрежением к возможности сломать шею. Я решил обдумать эту идею позже и действовать по обстоятельствам – нам с Элис нужно было разобраться с более простыми делами.

Мы не пытались нажать одну из кнопок, потому что вокруг нее светился зеленый ореол, похожий на фиолетовый нимб вокруг кнопки Атла-Хай. На экранах теперь не осталось других зеленых пятен, кроме маленькой звездочки, изображавшей, как я полагал, наш самолет, и не было смысла направляться туда, где мы и так находились. Если же эта кнопка обозначала иное место, не показанное на экранах, то понятно, что мы ничуть не спешили попасть туда. Может, оно и вовсе было не на Земле.

Элис выразила эту мысль так:

– Моя тезка слишком быстро отозвалась на предложение «Выпей меня».

Наверное, она думала, что говорит загадками, но я обманул ее ожидания:

– «Алиса в Стране чудес»?

Она кивнула и ответила мне легкой улыбкой, совсем не похожей на ту, говорившую «съешь меня», которую я получил от нее накануне вечером.

Удивительно, каким счастливым, безумно счастливым делает тебя легкое прикосновение к культурному прошлому… и как чудовищно неуютно становится мгновением позже.

Мы снова посмотрели на экран с Северной Америкой и почти сразу же заметили небольшое изменение. У зеленой звездочки появился двойник. Там, где раньше была одна светящаяся точка, теперь горели две, совсем близко друг от друга, как двойная звезда в ручке ковша Большой Медведицы. Мы понаблюдали за экраном. Расстояние между светящимися точками заметно увеличилось. Мы снова понаблюдали, на этот раз куда дольше. Стало ясно, что положение западной точки оставалось неизменным, а восточная двигалась по экрану в сторону Атла-Хай со скоростью кончика минутной стрелки наручных часов (примерно два дюйма в час). Картина начала приобретать смысл.