Фриц Лейбер - Корабль отплывает в полночь

А потом этот листок охватило пламя. Я бросил его на землю. Двое ребятишек, запускавших модель парусника, уставились на горящую бумагу: она почернела, потом побелела и рассыпалась…

Хотя мои познания в химии и не велики, но я в курсе, что бумага, пропитанная белым фосфором, полностью высохнув, загорится. И еще мне известно о существовании разных невидимых чернил, проявляющихся при высокой температуре. Так что есть вполне реалистичное объяснение случившемуся. Химическое письмо.

А мыслеписьмо? Почему бы не предположить, что существует явление, для которого я придумал это слово? Мгновенная передача текста на расстояние, своего рода телеграмма?

А еще может быть комбинация – химическое письмо, активизируемое мыслью с расстояния… с огромного расстояния.

Не знаю. Просто не знаю. Вот вспоминаю тот последний вечер с Максом, и кое-что вызывает у меня сомнения. Но кое в чем сомнений нет ни малейших.

Ребята спрашивают, куда подевался Макс, а я только пожимаю плечами.

Но когда они, вспоминая былые дела, рассказывают об отходах, которые им доводилось прикрывать, я вспоминаю о своем прикрытии. Я о нем никогда не рассказываю, но в том, что оно было, абсолютно уверен.

Полярные звезды большинства планет находятся в созвездиях Малой Медведицы и Октанта. Только высокомерный Уран вращается по другой оси между Альдебараном и Антаресом. Увенчанная Тельцом, планета восседает на Скорпионе. Старая обрюзгшая планета-блудница, распухшая, бледная, холодная, сводимая с ума шекспировскими спутниками, покрытая белесыми болезненными пятнами, крутящаяся на боку подобно наевшейся отравы беременной тараканихе или толстой пьянчуге, подметающей пол бесконечного бара своими зелеными волосами, какое же зрелище ты являешь покидающему Солнечную систему бравому юному астронавту…

Гранфелд отбросил эти мысли. Он был молод – ушел на Первую Межзвездную войну и сейчас вместе с двадцатью другими солдатами готовился к забросу за пределы Солнечной системы; но что с того? Встряхнувшись, чтобы согреться, он сосредоточился на еле видной звезде, за которой наблюдал в телескоп с мостика «Просперо». Звезда уже зашла за Уран на двадцать его диаметров – почти незаметная точка на бледно-зеленом фоне. Это означало, что ее излучение проникало сквозь густую водородистую атмосферу седьмой планеты на тысячу шестьсот миль, если только он не видел звезду на миражной траектории, – но эта цифра, по крайней мере, соответствовала времени, прошедшему после контакта с краем атмосферы.

На расстоянии в две тысячи миль он потерял звезду из вида. Это означало, что перед капитаном, решившим поиграть в героического безумца, было две с лишним тысячи миль водородного бульона поверх метанового океана: слой газообразной грязи размером с Америку.

Гранфелд сомневался, что капитану хотелось играть в героического безумца. Космос не снес капитану крышу, как Крокеру и Нессу. И в отличие от Джексона, он не был телепатом, которого зачаровал Враг. От чрезмерных переживаний, от гнета ответственности лицо капитана превратилось в обтянутый кожей череп, который то и дело всплывал перед глазами Гранфелда. Усталые, ввалившиеся глаза в темных глазницах смотрели по-прежнему хладнокровно и трезво. Однако излишне беспокойный капитан предпочитал семь раз отмерить перед принятием ответственных решений.

Гранфелд нашел следующую звезду, которую вот-вот должен был скрыть Уран. До контакта с краем атмосферы оставалось пять-шесть минут. Он отплыл от телескопа, потянулся, удивившись тому, что смог занять абсолютно вертикальное положение в невесомости, и вернулся к наблюдениям.

Большой смотровой колпак был направлен точно на бледно-зеленую громаду Урана, фоном которой служил покрытый ослепительными звездами черный бархатный лоскут. Словно замызганный теннисный мячик на украшенной бриллиантами ночной перине. С расстояния в восемь миллионов миль планета казалась вполовину меньше Луны, увиденной с Земли. Ее бледные экваториальные потоки закручивались книзу со скоростью три мили в секунду, напоминая ледяной водопад. Гранфелд представил, как призрачные пальцы – зеленоватые, гангренозные – хватают его и затягивают в водородную Ниагару.

Вполовину меньше Луны. Но уже завтра она полностью закроет обзор по левому борту, когда «Просперо» будет проноситься мимо, а послезавтра снова станет крошечной. Слегка, но непредсказуемо изменив его курс, она останется позади, больше не способная замедлить, а тем более развернуть «Просперо» и остальные корабли, удалявшиеся от Солнца со скоростью сто миль в секунду. Пока, флотилия. Пока, бравый юный астронавт.

Гранфелд искал взглядом спутники бледной планеты. Маленькие Миранда и Умбриэль не испускали излучения, но в четырех диаметрах над планетой ему удалось обнаружить Ариэль, а в десятке диаметров ниже – Оберон. Призрачные блестки. Если флотилия получит сигнал с какого-то из спутников, то только с Титании. В данный момент та была скрыта планетой, и прохождению сигнала мешали естественные помехи в виде бурной водородной атмосферы и клокочущего метана – да и в любом случае надежды на то, что из членов Первой уранианской экспедиции кто-то выжил, почти не было.

Гранфелд расслабил плечи и пробежался взглядом по изогнутому переднему краю огромного зеркала «Просперо», по узким бимсам решетчатых крыльев и красным сигнальным огням под смотровым колпаком.

Температура носовой обшивки – 7 кельвинов.

Температура хвостовой (обращенной к Солнцу) обшивки – 75 кельвинов. Почти как у поверхности Урана. Порядок.

Температура внутри корабля – 43 по Фаренгейту. Брр! Капитан чрезмерно экономил топливо, и правильно делал – если можно назвать правильным поддержание жизни в улетевшем за Уран холодильнике.

Ускорение свободного падения – ноль. Еще много нолей.

За «Просперо», светя тусклыми синими маячками, на автопилоте шли еще четыре корабля – «Калибан», «Пила», «Мотылек» и «Заморыш». Уже несколько месяцев корабли двигались по инерции. Когда-то сигнальные огни были зелеными, но этот цвет убрали из-за Врага.

Датчики все еще показывали последние максимальные значения. Обшивка – 793 кельвина, кабина – 144 по Фаренгейту, ускорение – 3,2. Данные почти годичной давности, когда они проходили рядом с Солнцем. Гранфелд покосился на луковицеобразные скафандры, аккуратно закрепленные на подставках. Команде пришлось надевать их во время ускорения на орбите Меркурия. Гранфелд вздрогнул. На мгновение ему привиделись темные глаза капитана, глядевшие между скафандрами. Нервишки шалят! Капитан наверняка был в рубке, придумывал альтернативные навигационные программы для «Щитомордника».