Фриц Лейбер - Корабль отплывает в полночь

Да, так оно и есть: я и вправду живу в гримерке. Ребята таскают мне кофе в бумажных стаканчиках, и пончики в пропитавшихся жиром кульках, и пиво, и гамбургеры, и яблоки, и мини-пиццы, а Мод приносит свежие овощи – морковку, пастернак, лук и все такое – и смотрит, чтобы я тренировала коренные зубы, грызя все это и получая необходимые витамины. Я принимаю жалкие ванны в маленьком санузле. Похоже, архитекторы сочли, что актерам не нужно мыться в ванне, даже если они с ног до головы перемазались коричневой краской, играя парфянина Пиндара в «Юлии Цезаре». И все мои сны я ловлю на этой узкой кушетке в полутьме за нью-йоркской ширмой.

Вы, наверно, решили, что я жуть как боюсь проводить в гримерке ночи, уже не говоря о том, что глаз не могу сомкнуть. Но на самом деле все не так. Потому что кто-нибудь еще обычно остается здесь на ночь. Чаще других – Моди. И потом, это мое любимое время для починки костюмов, чтения Шекспира и других книг и для самых обычных грез наяву. Так что гримерка – единственное место, где я себя чувствую по-настоящему в безопасности. И если что-то там в Нью-Йорке наводит на меня ужас, то здесь я вполне уверена: оно меня не достанет.

К тому же на двери гримерки с внутренней стороны есть здоровенная щеколда, которую я задвигаю каждый раз, оставаясь после спектакля в одиночестве. И те, кто приходит наутро, звонят, чтобы я им открыла.

Поначалу это меня немного беспокоило, и я спросила Сида:

– Что, если я крепко усну и не услышу звонка, а кому-то из вас нужно будет срочно войти?

На что он ответил:

– Детка, шепну тебе на ушко: наш Борегар Лассите – самый умелый из непойманных взломщиков со времен Джимми Валентайна и Джимми Дейла [123] Джимми Валентайн – герой фильма «Он же Джимми Валентайн» (1928) о перевоспитавшемся взломщике; Джимми Дейл – герой фильма «Джимми Дейл, он же Серая Печать» (1917), взломщик. . Я у него не спрашивал, где он обзавелся этой профессией, но это мастер высшего класса, клянусь честью.

И Бо подтвердил это с вежливым поклоном, пробормотав:

– К вашим услугам, мисс Грета.

– А как ты сдвинешь здоровенную щеколду через трехдюймовую дверь, которая сидит в косяке, как трико на Моди? – поинтересовалась я.

– Он носит с собой очень мощные магниты и всевозможные отмычки, – объяснил за него Сид.

Не знаю, как они это сделали, но ни один местный полицейский или парковый служащий так до сих пор и не узнали о моем существовании, а то бы подняли шум. А может, Сид нагнал на всех такого страху, что никто посторонний не суется в гримерку. У нас, конечно же, нет привратников или уборщиц – кому-кому, а нам с Мартином это прекрасно известно. Но скорее всего, Сид платит кому-то денежки. Такое впечатление, что, ради того чтобы я осталась здесь, вся труппа подвергает себя опасности и что директорам нашего театра не понравилось бы, узнай они обо мне.

А вот актеры такие добрые – все мне помогают и мирятся с тараканами в моей голове (хотя у них и своих хватает – Дану [124] Дану – богиня, персонаж ирландской мифологии. свидетельница), и я даже иногда думаю: может, я кому-нибудь из них прихожусь родней – троюродной сестрой или невесткой (или женой, господи помилуй!). Я частенько сравниваю наши лица рядом в зеркалах, и никакого фамильного сходства не просматривается. А может, я прежде была актрисой в этой труппе. Самой третьестепенной. Играла крохотные рольки вроде Люция в «Цезаре», или Бьянки в «Отелло», или одного из маленьких принцев в «Трехглазом Дике» [125] Так в актерской среде называют трагедию Шекспира «Ричард III» и ее главного героя. , или Флинса и Придворную даму в «Макбете». Правда, когда я представляю себя даже в такой маленькой роли, меня душит смех.

Но если я кем-то и была в театральном мире, никто из актеров мне об этом не сказал, даже полусловечком не намекнул. Зря я умоляла признаться или хитростью пыталась выудить информацию, полагая, что это поможет вспомнить потрясение, из-за которого у меня теперь агорафобия с амнезией, и прочистит мне мозги. Или хотя бы покончит с психологией мышки-норушки, которую я для себя сочинила.

Я так думаю, они тут объявились год назад и убедили меня остаться с ними, решив, что мой лучший шанс на выздоровление или, по крайней мере, на этакое полублаженное прозябание – это поселить меня в гримерке, а не отправлять домой (смешно: у меня что, мог бы появиться еще один дом?) или в психушку. Наверное, они слишком уверовали в свои доморощенные психиатрические способности и захотели, чтобы я (одной «белой лошади» [126] Название виски. известно почему) прошла сей лечебный курс, на который любой профессиональный мозгоправ просто плюнул бы с презрением.

Я так много размышляла об этой затее актеров, так переживала насчет неприятностей, которые могут на них обрушиться, что однажды не выдержала и спросила:

– Сиди, может, мне показаться доктору?

Хотя даже подумать об этом раньше боялась.

Он торжественно смотрел на меня две секунды, а потом изрек:

– А почему нет? Вот прямо сейчас иди и поговори с Доком. – И указал пальцем на Дока Пескова, который в этот момент ковырялся в своей баночке с гримом, похожей на полупинтовую кружку из промелькнувшего перед моим мысленным взором воспоминания.

Вот я и пошла. Док растолковал мне классификацию психозов Крепелина [127] Крепелин – известный немецкий психиатр. , бормоча (при этом он, того не замечая, поглаживал мне руку), что через годик-другой и сам станет прекрасным примером синдрома Корсакова [128] Синдром Корсакова – нарушения памяти. .

Актеры на свой психованный манер были чертовски добры ко мне. Никто не попытался воспользоваться ситуацией и припахать меня – ну, если не говорить о просьбах пришить пуговицу, или почистить туфли, или в худшем случае отскрести от грязи таз для мытья. Ни один из мальчиков не сделал ничего такого, чего бы я сама не хотела в душе. А если я слишком уж теряла голову от Сида, то он осаживал меня, делаясь холодно-вежливым – а таким он бывал только с незнакомыми людьми. Отстав от Сида, я могла увлечься Бо, который относился ко мне как настоящий джентльмен с Юга.

И все это – ради глупого маленького найденыша, которого любой, кроме труппы сентиментальных актеров, и глазом не моргнув отправил бы в Бельвью [129] Бельвью – больница в Южном Манхэттене. . Если уж говорить до отвращения откровенно, то самая вероятная моя версия такова: я ушибленная сценой девица из Айовы. Смекнув, что молодость и здравомыслие катятся к чертям, я перебралась в Гринвич-Виллидж [130] Гринвич-Виллидж – район Манхэттена, в котором живет нью-йоркская богема. и до того помешалась на Шекспире, увидев спектакль в Центральном парке, что стала туда таскаться ежедневно. «Кристофер-стрит», «Пенн-стейшн», «Таймс-сквер», «Колумбус-серкл» – ну вы понимаете. Ошивалась у входа на сцену этакая робкая дурочка с открытым от восторга ртом, ну, актеры и приручили ее.