Бернар Вербер - Ее величество кошка [litres]

– Иначе говоря, пока существует эта флешка, знания, накопленные за тысячи лет, не могут быть полностью утрачены?

– Достаточно вставить ее в компьютер, и человечество вспомнит все прежние открытия.

– Человечество?.. Как на латыни «кошки»?

– Латинский корень – felis.

– Значит, вместо человечества скоро появится фелисите.

Пифагор в восторге от моей выдумки.

– Фелисите? Как забавно, что ты предложила именно это слово! У людей оно имеет и другой смысл – блаженство [2] Humanite – человечество ( фр. ); félicité – блаженство ( фр. ). – Прим. пер. .

Теперь понятно: моя цель – добиться блаженства – фелисите – во всем мире.

– Выжил якобы миллиард людей. А как бы ты оценил численность фелисите?

– По последней прикидке в Интернете, нас, кошек, примерно пятьсот миллионов: где-то четыреста пятьдесят миллионов домашних и пятьдесят миллионов диких.

– Значит, борьба за первенство идет между миллиардом людей, полумиллиардом кошек и крысами. А их, кстати, сколько?

– До Краха их было, по оценкам, где-то тридцать миллиардов. С тех пор как люди перестали контролировать их численность, эта цифра как минимум удвоилась.

Ответ Пифагора заставляет меня задуматься о масштабе угрозы. Человечество и фелисите сокращаются, в то время как крысиная орава переживает настоящий демографический бум.

Я почти жалею, что стала спрашивать об этом, и стараюсь поскорее найти другую тему, чтобы не думать о неприятном. Рядом беседуют два человека. Мужчина по-прежнему робок, женщина недоверчива, но разговор продолжается.

– Как ты думаешь, у этих двоих будет случка?

– Ты шутишь? У людей длиннейший и сложнейший ритуал ухаживания: он может тянуться днями, неделями, месяцами, прежде чем мужчина заявит о своем желании, а женщина проявит свою благосклонность.

Коллега, видимо, преувеличивает. Вечно он пытается меня впечатлить, изображая свойства человеческой породы в карикатурном виде.

– Профессора Романа Уэллса ждет успех?

– Несомненно.

– Как он ее уговорит?

– Уболтает. Трудность, даже парадокс, видишь ли, в том, что приходится изображать незаинтересованность в спаривании. Стоит женщине уловить мужское желание, как ее собственное желание затухает, и она его отвергает.

– Глупость какая!

– Никуда не денешься, она не хочет казаться доступной, готовой отдаться первому встречному.

Как у них, людей, все запутанно! Понятно, почему их размножение – такая проблема.

– Мужчину это только подстегивает, на его взгляд, чем труднее женщину завоевать, тем большую ценность она представляет, – нагоняет жути мой спутник, крупный специалист по размножению людей.

Я чешу себе левое ухо правой лапой.

– Невероятно! Как же им удается управлять своими сексуальными побуждениями?

– Они смотрят порнуху, – отвечает Пифагор почему-то шепотом.

– Это еще что такое?

– Фильмы. Люди обоих полов снимают друг друга в процессе половых сношений. А другие люди это смотрят и возбуждаются, как будто все происходит с ними.

– Быть того не может!

– Может. У людей в мозгу есть особые зеркальные нейроны, благодаря которым происходящее на экране волнует их так, как если бы они переживали все это сами.

То есть они чувствуют чужое возбуждение, как я – чужую боль благодаря своему дару сочувствия?

Нет, мне никогда не понять нравы людей, говорю я себе. Мне ни за что не взбредет на ум распалиться, наблюдая за любовным актом других кошек, тем более если это будет происходить в каком-то фильме.

С другой стороны, продолжаю я раздумья, что есть возможность любви без партнера, как не форма автономии? И вообще, если предел ставится исключительно воображением, то это открывает передо мной новые перспективы.

Еще немного, и я начну им завидовать!

После обеда ректор Филипп показывает нам комнату в общежитии, где нам предстоит разместиться. Моя служанка остается там, а мы посвящаем остаток дня исследованию этого удивительного места, пережившего превратности Краха.

Постройки здесь в основном двухэтажные, не выше деревьев. Университет гармонично вписан в природный ландшафт. Впервые за долгое время я встречаю сообщество людей, где улыбаются, поют, ходят со счастливым видом. Я и забыла, что бывают спокойные и радостные люди. Я уже привыкла считать их существами, постоянно испытывающими стресс.

Как будто впервые я вижу обнимающиеся и катающиеся по траве парочки (не все такие робкие, как Натали и Роман), ребятишек, играющих в мяч, смеющихся стариков.

Наконец-то человечество показало мне свой позитивный настрой!

Можно подумать, они забыли про крыс, про чуму и про Крах. Они радуются тому, что живут вместе, что вокруг только единомышленники.

После ужина мы ложимся спать. Когда Натали укладывается, я по своей привычке прохожусь по ее животу с наполовину выпущенными когтями, помогая переварить съеденное, потом укладываюсь у нее на груди и урчу с частотой 24 герца. Она засыпает, и я отмечаю некоторое изменение в запахе ее пота.

Наблюдая за ней, я замечаю, что она быстро начинает видеть сны: глаза под веками неспокойны, дыхание становится глубже и чувственнее.

Уж не снится ли ей любовь с Романом? Но ведь если я правильно поняла Пифагора, в том случае, если он предложит ей претворить эти сны в реальность, то на нынешней стадии их отношений ее ответом будет категорическое «нет».

Я тоже закрываю глаза. Мне снится мир, где кошки избавлены от любых комплексов, связанных с тем, что люди до сих пор мнят себя хозяевами всего сущего.

Иногда человеческий разум оказывается бессилен перед разумом кошачьих. Взять хотя бы поразительные события, развернувшиеся в кенийской области Цаво, между Момбасой и Найроби. Группа английских инженеров руководила там строителями, главным образом индийцами и африканцами, строившими железнодорожный мост через реку Цаво. Ночью одна палатка была разорвана, из нее пропали двое рабочих. Рядом увидели пятна крови и следы лап двух кошачьих. Оба непрошеных гостя были, судя по следам, огромного размера и по весу превосходили львов. Англичане стали разжигать вокруг лагеря костры, но рабочие продолжали пропадать, у палаток все время находили такие же следы. Два хищника повадились приходить за человечиной, как в магазин. К кострам добавили завалы из веток колючего кустарника. Не помогло и это: на перекличке опять не досчитались двоих.

Всего за несколько дней количество жертв возросло до тридцати. Ни костры, ни колючки, ни часовые – ничто не могло остановить двух людоедов. В местных газетах писали об охватившей рабочих панике. Те отказывались выходить на смену, пока их не избавят от этой страшной напасти.