Юрий Астров - Джинны пятой стихии [антология]

…На работу надо было выходить после обеда, и утро неожиданно оказалось свободным. Нет, разумеется, дома дела найдутся в любое время, но сегодня пусть они подождут.

Нина закуталась в теплый халат и села на кухне в кресло у окна, распахнув одну створку.

Со двора уже доносился веселый визг и щебет, это мамаши вывели своих чад на свежий воздух. Подоконник закрывал вид на двор, из кресла виднелось лишь три верхних этажа соседнего дома да небо. Серая стена с черными прямоугольниками окон и неопрятными по-зимнему балконами только отталкивала взгляд, зато небо… Яркое, свежевымытое, насыщенно-голубое, оно казалось весенним, несмотря на конец января. Еще бы парочку-тройку ярко-белых кучевых облаков — и иллюзия стала бы полной.

Зима в этом году выдалась типичной для здешних мест — то снег, то дождь, то холод, то плюсовая температура… Вот и нынче: всего третьего дня выпал легкий снежок, а сегодня его с огнем не сыщешь. Вроде бы неплохо, но до сих пор непривычно… Горы, что поделаешь. С утра ясно и солнечно, к полудню вполне может затянуть облаками, пойти дождь, а к вечеру — снег.

Нина откинулась на спинку кресла, ноги подняла на табуретку. Хорошо, удобно и совсем не холодно. И в поле зрения — только небо. Ах, как хорошо!..

Сигаретный дымок легким завитком тянулся в окно. Мысли становились ясными и прозрачными, и легко думалось. И можно было спокойно и свободно поразмышлять, а что же мы имеем на сегодняшний момент?

С недавних пор Нина заметила, как постепенно — не сразу, не вдруг, но Баринов начал терять свой былой апломб. Нет, виду он не подавал, даже не заикался, что оказался в тупике. Но со стороны было отлично видно, что он теряется в догадках по поводу того, что с ней происходит.

Нетрудно было отследить и собственную эволюцию.

Соглашаясь на исследования, Нина весьма скептически была настроена к его обещаниям непременно объяснить то, что с ней происходит. Потом, видимо, зараженная его уверенностью, покоренная его эрудицией, манерами, энергией, позволила себе чуть ли не абсолютно поверить ему… И только спустя некоторое время возникла и окрепла спокойная убежденность в том, что лишь слепой случай может помочь ему, а значит — и ей. Впрочем, выбора-то все равно не было. Другого человека, который мог бы, хотя бы гипотетически, прийти на помощь, она не знала. Волей-неволей приходилось надеяться на Баринова. Она видела, как он работает на износ и мучается — совершено искренне! — что пока не в силах облегчить ей жизнь даже в самой малости. А главное, страдает из-за своего бессилия разобраться в странном эффекте, ставящем с ног на голову общепринятые теории, чуть ли не аксиомы. Нина прекрасно помнила его слова, когда он не сдержал эмоций в ее присутствии. А сказал он буквально следующее: «Полжизни бы отдал, Нина Васильевна, чтобы ваши сны стали сниться мне самому!»

Разумеется, Нина не считала себя ученым — в общепринятом смысле этого слова. Курс физмата дал некоторый набор вполне определенных и конкретных знаний, и в нем не было ни биологии, ни психиатрии, даже биофизики или бионики. Однако ж высшее образование смогло развить в ней главное, то, что, собственно, и должна воспитывать высшая школа — способность логически мыслить, способность ориентироваться в потоках информации, способность при необходимости усвоить знания и умения совершенно другой, даже далекой от базовой, области…

Став объектом биологических исследований, но объектом, способным к накоплению новых знаний, умеющим делать логические выводы, Нина уже не терялась в узкоспециальных разделах медицины и биологии. Ее знания, естественно, не отличались широтой и фундаментальностью, однако в специфической области физиологии и биохимии мозга она ориентировалась более-менее свободно.

Ну а что, кто не сеял — у того и не выросло. Если ничего не делать, шансы понять себя уж точно будут равны нулю.

И все же, и все же…

Усталость накапливалась, а к ней довеском росло равнодушие. И постепенно крепла возникшая единожды мысль — а не напрасно ли все это?.. Ну, спит она в лаборатории, под присмотром, ну, регистрируют ее сны умные приборы, ну, ломают себе головы над их природой ученые люди… И — что? И — ничего.

А может, ну его! Бросить заниматься ерундой, тратить силы, время, нервы, и зажить обыкновенной человеческой жизнью! Годы-то идут, ведь уже подкатывает к тридцати пяти, а что в жизни она видела?.. Правда, что же такого следует «видеть» в жизни, она четко до сих пор не представляла.

Делать карьеру? Но должность начальника отдела в вычислительном центре ее вполне устраивала. Работа конкретная, живая, с видимым результатом. Должности выше представлялись больше административными, управленческими, а склонности к приказам и распоряжениям, вообще к начальствованию, она в себе не ощущала. Несущественно выиграешь в зарплате и разных других благах, но ощутимо проиграешь в самостоятельности и свободе.

Родить ребенка, пока не поздно? Ведь Сережа еще лет десять, от силы двенадцать будет с ней, а дальше… а дальше у мальчика начнется свой путь, своя жизнь. Много ли она сама общается со своими родителями? Ну и что, если за тридцать? Платон, говорят, рекомендовал женщинам рожать от двадцати до сорока. Да если девочку…

И вообще, надо плотнее заняться собой. Слава богу, сохранностью фигуры она не озабочена и абсолютно собой довольна. Ни худеть, ни толстеть и в мыслях не держит, а что держать, если проблемы попросту нет? Забота о фигуре должна сводиться к простому и незамысловатому правилу — лопай меньше! И не отлынивай от зарядки по утрам. Кстати, большим неудобством она считала, что в лаборатории нельзя как следует размяться после сна, проделав полный комплекс приседаний, подтягиваний и поворотов, да еще с гантелями.

Но в первую очередь — обеспокоиться гардеробом. Полный шифоньер, а надеть нечего!.. И подумать, как бы их квартиру обменять на трехкомнатную. С хорошей доплатой, конечно, поэтому придется серьезно поужаться в текущих расходах. Было бы здорово — у каждого своя комната! А то и Сережа растет, и Юра стал, мягко говоря, ее тяготить. И чем дальше, тем больше становится потребность просто побыть одной. Хотя бы дома, и хотя бы несколько часов. Ведь до чего дошло — с недавних пор, выкраивая в своем наиплотнейшем графике несколько десятков минут, она стала прогуливаться по городу, выбирая малолюдные улочки. Шла и не думала ни о чем, просто отдыхала от усиленного общения с другими людьми — в вычислительном центре, в лаборатории…

И вдруг она, без видимой связи с предыдущим, вспомнила один из последних, месячной давности, сон. Даже не сон в обычном смысле, а отрывок из сна, как бы этюд, зарисовку.

…Она стоит на коленях перед Богородицей, стоит уже без сил, не в состоянии ни молить ее, ни подняться и уйти.