Сергей Синякин - Книга о странных вещах [сборник]

Опечалились обитатели Кремля, слухи поползли снова — один страшнее другого. Кто-то уже утверждать стал, что сидит под колоколом Враг всему, а иные даже дальше шли и поправляли оппонентов, мол, не Враг всему под колоколом обитает, а тот, кого называют Песец всему. Пока он там, под колоколом просто подрастает да аппетит нагуливает, а как выберется наружу, так этот самый Песец всему и наступит.

А кому этого хочется?

Опечалился президент, вся президентская рать головы повесила, да делать нечего.

Там, где вера бессильна, надо науку призывать.

«Звать?» — спросила президентская рать.

«А что же делать? — вздохнул президент. — Не ждать же, когда и в самом деле Песец всему придет!»

И позвали они Атеиста.

Надо сказать, что страшное это существо, оно даже с богами справляется, да что там говорить, нечистую силу заставляет на благо людей работать. Никто атеистов не любит, а все потому, что в свои собственные гипотезы они не верят, ошибки в них ищут, а главное — утверждают, что мир познаваем и рано или поздно все объяснится. Но кто же будет любить того, кто кумирам не поклоняется, авторитетов не признает? Его всегда в крайнем случае приглашали — атомную бомбу изобрести, корабль на Марс отправить или свет остановить и в покое удержать. Пришел Атеист, администрация кремлевская издаля смотрит, крестится, кто двумя перстами, кто тремя, а некоторые всей щепотью. А обитатель Подколоколья в пролом смотрит, зубки скалит да похохатывает.

Посмотрел на него Атеист, да и говорит: «Ба! Вот он где прячется! А мы уже весь институт Курчатова обыскали, дубненский синхрофазотрон на ремонт поставили. Это же наш пи-мезон, из металла технеций выделенный. Надо же где прибежище нашел!»

Стеганул он этот самый пи-мезон кнутом быстронейтронным, побежал пи-мезон по кремлевским аллеям, да так прямиком в институт Курчатова и прибежал, кинулся в реактор, цепную реакцию вызвал, воду нагрел, металл расплавил, турбину повращал, ток электрический добывая, а сам смотрит на Атеиста — правильно ли делаю?

На радостях президент осмелел и приказал, чтобы молебны справили и в православной церкви, и в католической, и в синагоге, и в мусульманской мечети за избавление от страшилки научной, и шамана обязали костер развести и самому через него прыгать, злых духов от государства Расейского отгонять.

Ведь главное что? Главное — вера, а в неверии счастья быть не может от неверия один грех и несчастия разные, и замолить бы грехи, только много их, и Апокалипсис приближается, а это тебе не пи-мезон, под Царь-колоколом обитающий, от него даже атеист никакой не спасет.

Ибо сказано было однажды: «Страшно это — попасть в руки живого Бога».

В зале стояла напряженная тишина. Было слышно, как шумно дышит простуженный Молотов. Берия сосредоточенно протирал стекла пенсне, словно готовился разглядеть что-то далекое и пока еще невидимое. Маленков приподнялся, сделал несколько осторожных шагов и заглянул в соседнюю комнату, где на диване лежал вождь, накрытый пледом.

Заглянул, по-птичьи отскочил и бесшумными шагами вернулся на место.

— Дышит, — с неопределимой интонацией сказал он.

— Умных слушать надо, — угрюмо сказал Хрущев, нервно поводя шеей, которой была велика украинская рубаха с расписным воротом. — Я правильно говорю, Лаврентий?

Берия зорко глянул на него через пенсне.

— Ты, Никита, всегда правильно говоришь, — сказал он. — Тебе бы еще думать соответственно, цены бы такому политику не было.

Маленков снова осторожно заглянул в комнату, отдернул шею. Кадык на шее оживленно дернулся, словно он глотал что-то невкусное, но полезное.

— Дышит, — пробормотал он. — Нет чтобы товарищей по партии порадовать… — И затоптался нетерпеливо у дивана со стаканом чая в руках.

Распахнулась входная дверь дачи, и в зал, топая сапогами, торопливо влетел грузный Каганович.

— Как он? — поинтересовался вошедший.

— Лазарь, восстань! — с нескрываемым отвращением пробормотал Берия.

— Дышит, — сказал Маленков.

— Дышит, — вздохнул Каганович. — А надежды, надежды?

— Ну что ты, как филин, разухался? Надежды, надежды, — передразнил Берия. — Жди, как все. Третий час здесь сидим.

— Соколенка не вызывали? — не унимался Каганович.

— Ваську-то? — удивился Хрущев. — Нашел, понимаешь, сталинского сокола. В полете он, понял. В смысле — в запое. В «Арагви» сидит.

— Сидим, сидим, — проворчал Маленков. — Все ждем чего-то. Лаврентий, а нельзя это дело как-то ускорить?

— Как это? — поднял голову Молотов.

Маленков закрутился на месте, поперхнувшись горячим чаем.

— Ну, я не знаю, — нервно сказал он. — Страдает вожак. Надо бы как-то эти страдания облегчить. Что гласит закон стаи?

— Да, — с вызовом сказал Хрущев. — А что он гласит?

— Ослабевшего стая не ждет. Дальше лететь надо. Нам еще коммунизм на одной шестой части суши строить надо!

— Закон, конечно, хороший, — задумчиво сказал Хрущев. — Подушкой, там, голову прижать, за пищик надежно взяться. Ты сможешь, Георгий?

Маленков нервно закрутился на месте.

— Я? — переспросил он. — А почему я? Один я, что ли, падаль люблю?

— Я же вижу, что ты в следующие вожаки нацелился, — Хрущев потопал мягким сапожком по толстому ковру. — Мысленно уже стаю на крыло поднимаешь. Тебе и карты в руки!

— Лаврентий это лучше сделает, — сказал Маленков. — У него опыт большой. А что я? Так себе, администратор средней руки.

— Ты не прибедняйся, — сказал Берия. — Как ленинградских лебедей душить, так у тебя опыт был. Даже не посоветовался. Иди за пуховой подушкой! Не видишь, вожак мучается.

— А если он встанет? — страдальчески спросил Маленков.

— Тогда стая дальше полетит без нас, — рассудительно сказал до того молчавший Ворошилов. — Вслед за вожаком.

— Просто у вас получается, — покрутил бритой головой Хрущев. — Снялись, полетели…

— Это не у нас просто получается, — вытер мокрое лицо носовым платком Маленков. — Это у него так получается. Ты его шесть правил помнишь?

— Ты меня еще по «Вопросам языкознания» погоняй! — огрызнулся Хрущев. — Надо решать. Дыхание дыханием, а другого такого повода не будет.

Все замолчали.

Одно дело после вожака на падаль спланировать, вторым или третьим общие списки подписывать легче. А тут самим приходится действовать, без особых совещаний, без Маго с Блохиным, а главное — в отношении Самого.

— Ты, Никита, на язык острый, тебе и карты в руки, — Маленков склонил голову и начал что-то искать под мышкой.

— У Лаврентия опыт больше, — возразил Хрущев.

— Привыкли все на Лаврентия валить, — проворчал Берия. — Подведете вы меня однажды под вышку, посчитаете марсианским шпионом!