Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 3. Поезд в один конец

В длину светоруб вытягивался до противоположной стены подвала, что составляло метров пятнадцать-двадцать. Вполне вероятно, что он мог становиться еще длиннее, но дальнейшей проверки мешали стены. Верхнее кольцо на рукояти светоруба регулировало длину лезвия, среднее — его температуру. Назначение нижнего кольца оставалось неясным, пока я не попробовал вращать его против часовой стрелки. Кольцо легко сдвинулось, а по лезвию побежали сияющие сполохи, которые начали скапливаться на светорубе в виде небольших шариков. Ну, типа шаровых молний. Оказалось, что их можно стряхивать с лезвия в необходимом тебе направлении. Я и метнул по дурости своей и незнанию. Светящийся шарик угодил в железобетонный блок фундамента и расколол его надвое. Тут я, естественно, перепугался и оставил кольцо в покое, вернув его в исходное положение. Кнопки действовали, как и в прошлый раз. Нажав на верхнюю кнопку, я оказывался в бронированных рогатых доспехах, а нажав на нижнюю — освобождался от них. Доспехи оказались очень удобными, я минут двадцать прыгал в них и даже не вспотел. Со стороны это было, наверное, весьма забавное зрелище. Вместе с тем я сразу отметил уязвимые места доспехов — одно находилась на сочленении грудного панциря и шлема, а второе — в районе солнечного сплетения, где панцирь заканчивался и переходил в упругие пластинки, прикрывающие живот. Меня всегда поражала способность бесов сверкать глазами. Ничего неестественного в этом не было, просто глазные прорези шлема были устроены так, что позволяли смотреть на мир почти вкруговую, и достигалось это хитрой системой специальных линз. Инструкции по пользованию доспехами у меня не было, до всего приходилось доходить своим умом, но через час примерно я догадался, что и рога вполне функциональны. Они позволяли лоцировать пространство перед собой инфра- и ультразвуком, что в условиях густого тумана или полнейшей темноты было несомненным подспорьем для бойца, одетого в эти доспехи. Ко всем этим достоинствам вскоре добавилось еще одно, пожалуй, даже более важное. Доспехи делали человека более сильным. Как это происходило, я не знал, но, прыгнув при исполнении одного из фехтовальных приемов, я обнаружил, что преодолел расстояние, которое мне было непосильно в обычном состоянии.

Дальнейшие эксперименты в подвале пришлось прекратить, заниматься этим в окружении хозяйственных коммуникаций дома было просто безумием. Более подходящим для таких упражнений местом являлся городской парк.

За два с половиной часа я измотал себя так, что с трудом поднялся на свой этаж. Если бы кто-нибудь на меня полез, вряд ли я сумел оказать сопротивление.

Я, конечно, понимал, что держать светоруб в квартире — значит подвергать себя ненужному риску. Но и спрятать его, а потом целыми днями думать, что его кто-то отыскал, было свыше моих сил. А под ванной держать его постоянно тоже глупо, мало ли кто из моих знакомых может случайно что-то уронить на пол и в поисках утерянного сунуться под ванну!

Вот так я слонялся по квартире и все прикидывал, куда мне светоруб запрятать, да так, чтобы сразу его посторонний не нашел, а я мог воспользоваться в любое время. В конце концов, я спрятал его за холодильником. Убирает у меня раз в неделю соседка Мария Никитична. Я ей каждый раз по пять рейсхеров плачу, поэтому она в углы не заглядывает, да и убирается у меня на глазах, а рядом с движком холодильника светоруб вроде какой-то запчасти смотрелся и в глаза не бросался. Положил я его туда и остался доволен.

А к обеду прикатила Элка.

В спортивном костюмчике, кедах и красной курточке она смотрелась очень даже соблазнительно, глазки горели, щечки румяниться стали — что значит, день на природе провела. И аппетит разыгрался — сразу в холодильник полезла, кусмень докторской колбаски резанула такой, в другое время два дня его ела бы.

— Вас что, на картошку кидали? — поинтересовался я.

— С бесами работали, — сообщила она, задумчиво поглядывая на остаток колбасы.

Я едва в осадок не выпал!

— С кем?

— Не, Адик, я серьезно, — сказала Элка. — Даже на коробе прокатилась. А ничего там сиденья, удобные. Они нас в Пригородный район возили.

— И что вы там делали?

— А что сказали, то и делали, — сообщила подруга. — Ты не поверишь. Но они нас цепью расставили и сказали, что мы должны собирать красные шарики. А за нами вторая шеренга шла, подбирала то, что мы пропустили.

Она села на табуретку и принялась расшнуровывать кеды.

— Вот гадство, пальцы затекли, — жалобно сказала она.

— Да погоди ты с пальцами, — остановил я начинающиеся стенания. — Все равно сейчас в ванну полезешь. Ты лучше скажи, что за шарики?

— Ну ты, Адька, зануда, — вздохнула Элка, подошла к вешалке, пошарила в карманах и бросила мне маленький красный комочек. — Держи!

Я машинально поймал его.

Это и в самом деле был маленький красный шарик, на котором нечетко, но все-таки обозначено было деление на дольки. Более всего он напоминал какой-то фрукт или ягоду. Если бы только фрукты и ягоды могли быть такими тяжелыми. Шарик был тяжелее свинца, занимающего такой же объем.

— Знаешь, что это? — спросила Элка.

— Откуда? — я небрежно бросил шарик на подоконник.

— Два раза из-за этой дряни поле пропахали, — Элка принялась неторопливо раздеваться. — Ты бы видел, сколько народу понагнали! Завтра опять поедем. А ребят из политеха под Дубовку гоняли, представляешь? Слушай, котик, ты бы приготовил чего-нибудь, я с голоду умираю. Бесы давали нам какие-то пастилки, но я их есть не стала, кто знает, что это за дрянь.

В одних трусиках она направилась в ванную.

Зажурчала вода, Элка довольно заухала.

— Кайф! — сказала она из-за закрытой двери. — Слушай, Адька, а давай я у тебя немного поживу? В общежитии надоело, бабы пьют каждый день, в дверь разные мужики ломятся. Ты ведь хочешь, чтобы я тебе верность хранила?

Вот так нас и берут под уздцы. Сначала «давай я у тебя поживу», потом «давай мебель переставим», опомниться не успеешь, как тебя в ЗАГС, а то и в церковь поволокут скрепить две жизни узами священного брака.

— Ага, — сказал я. — Жить станешь у меня, а ночевать к другим будешь бегать!

— Ну ты дурак! — томно сказали за дверью. — Я на тебя даже не обижаюсь. Я ведь не сама, меня попросили… — и она сразу же заткнулась, сообразив, что сболтнула лишнее.

Мне бы в разведке служить. Другой сразу бы встрепенулся, стал из бабы подробности выпытывать, а я сделал вид, что пропустил все мимо ушей. Интересная оговорочка! Значит, к Киряку она не сама поехала, ее попросили. Это кто же так весомо ее попросил, что своевольная Элка послушно поехала? И зачем? Теперь, когда Киряка арестовали, каждая новая деталь обретала свой особый смысл. И Элка уже не казалась мне типичной блондинкой, я мысленно прокручивал прошлые события, вспоминал, как она иной раз необычно поглядывала и ушками при наших разговорах прядала, и все это мне здорово не нравилось. А вдруг мы новоявленную Мату Хари у себя под носом просмотрели? Знать бы, на кого она работала! При этой мысли у меня внутри все похолодело. А что, если она пашет на гестапо? Тогда получается, у них ко мне есть свой тайный интерес, возможно, я у них уже на крючке, а Элка меня освещает по всем направлениям. Но что она обо мне могла знать? То, чем мы в вестибюле гостиницы «Москва» занимались, в сферу интересов их никак не входило, мелочью они никогда не интересовались, за это орденов на грудь не вешают. Если они с взяточничеством в милиции собрались бороться, то Элка им в этом деле не помощница, о моих контактах с Петровичем она ничего не знала, деталями из этой своей жизни я ни с кем не делился. А собственно, почему она должна гешефтить с гестапо? Могли это быть конкуренты Киряка? Вполне. Конкуренты ее попросили кое-что выяснить, а потом с потрохами сдали Киряка гестапо. В этом случае все выходило логично. И Элка не особенно из образа выпадала. Поймали дуру на крючок, пообещали выставить из института, вот она и согласилась. Вот на днях со мной Петрович разговаривал. Как я сам крутился! Что я ему обещал? Чего ж тогда от Элки ждать, если за нее серьезные люди взялись?