Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 3. Поезд в один конец

Я заказал Элке бутылку шампанского, мороженое и шоколад.

— Я ненадолго, — предупредил я. — С ребятами парой слов перекинусь. Надеюсь, у тебя мозгов хватит ни с кем не танцевать?

— Иди, котик, — проворковала Элка, глядя, как официант наливает ей шампанское. — Я же говорила, что я тебе верная!

Я подсел к Лукашу и Бабану. Разумеется, они уже знали все новости, поэтому принялись в два голоса меня просвещать. Оказалось, что причина, по которой взялись за Киряка, проста и незамысловата, как сантиметр. Киряк посадил на иглу двенадцатилетнюю девчонку, свежатинки, падла, захотел, а она оказалась дочерью первого заместителя гауляйтера. Тому достаточно было топнуть ногой, все правоохранительные службы под ним лежали, вот и развернули работу по полной программе, никто и пикнуть не успел. Ходили слухи, что папашка Киряка был на приеме у гауляйтера, в ногах у него ползал, начищенные сапоги целовал, но это ему не помогло. А Киряк вывалил в гестапо все, что знал, поэтому параллельно его делу начали раскручиваться дела по фактам взяточничества в пожарном надзоре и по хищению бензина с Синдиката. И еще ходили слухи, что Киряк пытался два светоруба продать, переговоры с деловыми людьми вел. Но все разговоры, которые он вел у себя дома, оказались записанными на фоноскоп, и деловых тоже взяли, поэтому жить незадачливому продавцу оставалось ровно столько, сколько оставалось времени до перевода его в общую камеру, где его обязательно либо придушат ночью, либо на прогулке заточкой в сердце ширнут.

— Кончат его, — авторитетно сказал Бабан. — Слишком больших людей интересы затронуты, и из Одессы-мамы, и из Гомеля. Такое не прощается.

— Не мельтеши, — отозвался Лукаш. — Ты мне уже не раз говорил такое о других. И что? Все живы-здоровы!

— Только не в этот раз, — возразил Бабан. — Слишком многим мозоли отдавили.

— Говорят, недавно у бесов еще один светоруб пропал, — Лукаш разлил по рюмкам водку. — Я так скажу, тот, кто сумеет его загнать, при хороших деньгах будет. Говорят, этой штукой очень англичане интересуются, да и в Берлине есть люди, которые не поскупятся.

— Нет уж, — возразил Бабан. — Себе дороже с этим связываться. Знаешь, как менты и гестапо землю рыть станут? Подсунут прокладку, будешь в камере на Тимирязевке париться, а потом тебя бесам сдадут.

— Тебе-то что волноваться? — удивился я. — У тебя же светоруба нет!

— У кого-то ведь он есть, — загадочно сказал Бабан.

К столику пошла Элка.

— Ну, котик, — заныла она. — Мне там скучно одной. Ко мне уже один грузин подкатывался, обещал в шампанском каждый день купать. Между прочим, он хвастал, что на «хорьхе» прикатил! Привет, Вовик! — кивнула она Бабану.

На лице у того появилось восторженное выражение.

— Элка, — сказал он, — когда ты Адика бросишь, мне посвисти. Ванну шампанского не обещаю, но роскошные розы каждый день будешь нюхать!

— Я там сижу, сижу, — сказала Элка, — а вы тут секреты разводите.

— Какие секреты, — сказал Бабан. — Так, косточки знакомым перемываем.

Раньше я за Элкой никогда не наблюдал, а теперь заметил — как у нее ловко получается, вроде бы только подошла, а уже сидит в компании как своя и с девчонкой Лукаша болтает. Голову мог дать об заклад, что вот в таких с виду ничего не значащих разговорах она выуживает все интересующие ее детали, и при этом у нее вид глупенькой девочки, которой все наши дела до лампочки. А еще она успевает приложиться к фужеру с шампанским, которое ей кто-то уже галантно налил, укусить ровными своими зубками шоколадку, похихикать над шуткой, которую рассказали на другом конце стола, и обвести томным и вместе с тем внимательным взглядом зал. Нет, ребята, как я раньше всего этого не видел! Мужское превосходство мешало. Впрочем, и она неплохо прикидывалась дурочкой, у которой на уме лишь побрякушки разные, косметика и мужики.

А в «Чужбину» мы с ней не попали, нам сказали, что после того разгрома, при котором я сам присутствовал, она пока не открывалась. Жаль, конечно, там рыбу по-монастырски хорошо делали: сомятина нашпиговывалась раковыми шейками и запекалась под майонезом. Пальчики оближешь, это я как старый гурман говорю.

И вот что странно: только что кровавые события произошли, бесы с кем-то войну затеяли, народ не по делу восставать стал, а прошло несколько дней, и все успокоилось, никто даже не вспоминал о том, что на Мясницкой произошло, больше о странных выездах на природу разговаривали. Всех, конечно, эти странные красные шарики интересовали, а главное — прикидывал уже народ, можно на этой дряни как-то заработать, а если можно, то каким именно образом. Только никто не знал, что это за шарики и для чего они предназначаются.

Домой мы вернулись уже за полночь.

— Слушай, Адька, — сказала Элка, зевая. — А правда, что швейцар из «Москвы» когда-то на подводной лодке плавал?

— А я откуда знаю, — искренне удивился я.

— Плавал, — убежденно сказала Элка, — английские корабли в Северном море в сороковом топил. Ты с ним осторожнее себя веди, мне про него рассказывали, он с гестапо любовь крутит. Спать хочу, как собака, которая весь день на прохожих лаяла. Слушай, завари чай, а я пока в порядок себя приведу.

Зевнула, прикрываясь ладошкой.

— Если бы не институт, весь завтрашний день продрыхла бы!

— Занятия? — сочувственно спросил я.

— Если бы, — она наклонилась и почесала колено. — Говорят, опять куда-то поедем. Знаешь, Катька рассказывала, что на Мясницкой случилось. Она чуть со страха не умерла. Слушай. Адька, что происходит, а?

— Сам ничего не понимаю, — признался я.

— Добей, — сказал бес.

Откинулся на спину, глядя в небо.

— Дурак ты, человек, — сказал вдруг он. — Ничего не понимаешь. Добей! Больно же!

— А регенерация? — спросил я.

Бес скрипнул зубами. От боли или от злости, а может, и от того и другого одновременно.

— Это же светоруб, — шипя, выдавил бес. — Ну, скорее! Не мучай!

Я столкнулся с ним ранним утром в парке, когда заканчивал очередную тренировку.

Серый сумрак еще лежал на парке, только на востоке, за рекой, вдоль которой расстелился город, медленно светлело. Я уже совсем освоился с доспехами, научился пользоваться светорубом, поэтому вспоминающиеся фехтовальные приемы исполнялись легко. Не зря говорят, что трудно забыть то, чем ты когда-то овладел в достаточной степени. Попрыгал я, размялся, атакуя деревья и срезая с них заранее намеченные ветки, остановился и кнопкой на рукояти светоруба освободился от доспехов. И тут злой рок притащил на аллею боевого беса. Пока я был в доспехах, он на меня не реагировал, — видимо, за одного из своих принимал. Мне бы, дураку, оглядеться, а я уже привык к безлюдности парка, поэтому сбросил доспехи и остался в тренировочном костюме и кедах. Тело сразу охватила утренняя прохлада.