Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 3. Поезд в один конец

Элка прикатила из кухни столик, на котором стояли заварник, вазочка с конфетами, тарелочка с бутербродами и фарфоровые чайные чашки из китайского сервиза. Папашка мой к приятным мелочам, украшающим человеческую жизнь, внимательно относился. Любил, чтобы все у него было высшего качества, и меня этому учил.

— Что у тебя там с занятиями? — поинтересовался я.

— Отменили, — сказала она. — Я звонила в деканат. Отменили на неопределенный срок. Ну и ладушки, а то я и так последнее время на лекциях спала. Знаешь, надо оформлять свободное расписание. А то получается, я в институте целыми днями пропадаю, ни на что времени не остается.

— Да, — с чувством сказал я. — Свободное расписание — это самое главное.

Элка хихикнула.

— Котик, — поинтересовалась она, — ты долго свои новости смотреть будешь? По шестому каналу сейчас сериал начнется. «Страсти по Гермогену».

— Перебьешься, — сказал я. — Его еще вечером повторять будут.

Конечно, она сразу губы обиженно надула.

— Слушай, Элка! — спросил я. — Неужели тебе неинтересно, что в мире происходит? А если завтра все накроется — и телевидение твое, и кабаки, и бутики с роскошными шмотками. Может, нас тоже не будет.

Она дернула плечиками.

— Если нас не будет, то и говорить не о чем. А если мы живы будем, как-нибудь наладим все — и бутики, и телевидение. Сами не сможем, из-за бугра привезут.

Хотел я ей возразить, что за бугром мы никому не нужны, но тут начались новости, и я переключил свое внимание на экран.

О странных медузах в сообщениях ничего не говорилось. Возможно, что они появились лишь в нашем городе, хотя это было маловероятно. Но вот толпы людей выходили на улицы и перли на бесов если не во всех населенных пунктах мира, то во многих крупных городах. Это был какой-то стихийный и бессмысленный бунт, везде бесы его подавили хладнокровно и кроваво. О количествах жертв ничего не говорилось, но, думаю, их было очень много. Похоже, счет шел на тысячи, если не на десятки тысяч. Ну, а дальше шли обращения государственных деятелей и Генерального секретаря Лиги наций Ханса Тойвивяхинена о необходимости взвешенно подходить к пребыванию бесов в нашем мире и призыв к отказу выступлений, подобных случившимся, поскольку бесы здесь находятся не навсегда и уйдут после решения задач, крайне важных как для них самих, так и для населения всего земного шара. Вот это меня заинтересовало. Похоже, государственные деятели знали больше, чем говорили. Это мы проживали в межгосударственном образовании, у нас этих правительств было понатыкано со времен немецкой оккупации больше, чем требовалось. Ни одно из них в Лиге наций представлено не было. А серьезные настоящие государства имели контакты между собой и с бесами, поэтому их верхушки информированы были больше. Но и они со своими народами делиться этой информированностью не торопились.

В раздражении я выключил телевизор.

— Ну, Адик! — возмущенно сказала Элка. — Я же просила!

И ухватилась за пульт.

А я допил уже остывший чай и решил прогуляться.

Сначала я зашел во двор, где мы с бесом грузили в короб его товарищей. Во дворе было пустынно, на скамеечках у подъездов никто не сидел, и никаких следов того, что здесь совсем недавно происходило что-то страшное и кровавое, не было, только в одном месте на асфальте темнело бурое пятно, похожее на высохшую кровь.

На Мясницкой тоже царила тишь да гладь. Недавно по улице прошли «поливалки» и асфальт казался темным от воды. Чистенько было на улице, я даже усомнился в рассказе Лукаша, что вчера здесь кучу народа в капусту изрубили. Я зашел в вестибюль гостиницы «Москва», и знакомый швейцар мне кивнул в знак приветствия. По роду работы мне с ними постоянно приходилось контактировать и даже отстегивать капусту за мелкие услуги, но близко я с ними никогда не знакомился. Все ведь знают, что среди швейцаров полно осведомителей гестапо и милиции. Но сейчас я своими правилами пренебрег, подошел, поздоровался, вежливо потряс швейцару руку. Он, конечно, вчера не дежурил и сам воочию ничего не видел, но сменщики ему, наверное, рассказывали о вчерашней мясорубке.

— Михалыч, — негромко спросил я. — Тут мне про вчера разные ужасы рассказывают. Ты в курсе?

— А ты вчера разве не был? — засомневался мой собеседник.

— Отлеживался, — вздохнул я. — Вечно самое интересное пропускаю.

— Ни хрена себе, нашел интересное кино, — сказал швейцар. — Мне Геннадий Петрович рассказал, как народ в капусту рубили. Ты радуйся, что тебя вчера здесь и близко не было, лежал бы сейчас в морге на Семи ветрах и ничем не интересовался.

— А про Киряка что говорят?

Швейцар остренько глянул на меня.

— Спекся твой Киряк, — сказал он. — Его с героином взяли. Он его в папином гараже хоронил. Подложил фатеру свинью. И всех, сука, сдал. Говорят, почти двадцать человек арестовали. Ты-то с ним не мазан?

— Западло ведь наркотой торговать, — открестился я. — Ну, за что боролся, на то и напоролся.

— Это верно, — хехекнул швейцар.

Помолчали.

— Тут один крутился, — сообщил швейцар. — Диплом ему нужен козырный.

Это была хорошая новость. Клиент, который идет через швейцаров, самый безопасный клиент. Про таких даже отъявленный стукач помалкивает, понимает, что сразу себя спалит.

— Михалыч, — сказал я. — Чисто случайно, есть у меня хорошие корочки, только фамилию вписать и потом по институту провести. Ты, если он еще на тебя выйдет, придержи его, а я тебя, сам знаешь, не обижу.

— Заметано, — сказал швейцар, и глазки его заблестели.

А чего же им не заблестеть, бабло все любят, особенно те, кто из всех кормушек пытается корм пробовать.

Я посидел в баре, выпил двойной виски, но сильно перегружать организм не стал. В баре было пустынно, в углу две путаны от скуки и отсутствия клиентов коктейль сосали, да Гена Бык из гостиничных вышибал с наушником в ухе скучал и в такт музыке широкими плечами покачивал. Постоянно его вижу с наушником и плеером, а вот даже представить себе не могу, от какой музыки он тащится, ну ведь не блатные романсы его привлекают, не песенки Михаила Кичманова?

Поразмыслив, я решил все-таки сходить к дяде Гоге. Некоторое время я звонил ему на домашний телефон, но постоянно было занято. Поэтому я к нему отправился, надеясь на собственное везение.

Дверь была опечатана.

Печать разглядывать я не стал, да в этом и нужды не было — на стальной двери были характерные следы ломика. Прямо напротив дверного замка. Или дверь вскрывали в отсутствие дяди Гоги, или он заперся в квартире и пытался отсидеться. Конечно, решение было глупое, особенно если пришли к нему из органов. А может, он просто не открыл им дверь, а сам попытался через балкон слинять, тем более что жил он на втором этаже, откуда до земли рукой подать. Но сам факт, что к дяде Гоге приходили, а тем паче что его могли взять, меня неприятно удивил. За время нашего знакомства мы с ним не один гешефт провернули, дядя Гога про меня мог многое рассказать тому, кто стал бы этим интересоваться. А в гестапо не церемонятся, укол в вену, а через две минуты информация из тебя льется. Только вопросы задавай и успевай ответы записывать. Об этом мне Лампада рассказывал, он три года в гестапо дознавателем работал. Я его, помнится, спросил, сильно ли в гестапо бьют, а он хитренько улыбнулся и ответил, мол, ты еще поинтересуйся, глубоко ли иголки под ногти вгоняют. Это прошлый день, теперь гестапо аккуратно работает, культурным стало, достижения науки использует. Есть такие хитрые укольчики, после них тебя и спрашивать не надо, ты сам все стараешься рассказать, и даже обижаешься, что тебя не слушают. Не стоило туда попадать. Вывернут, как варежку, сам сядешь на себя обвинительное заключение готовить, сам приговор вынесешь.