Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 2. Младенцы Медника

— Ты, Леонтьич, мне одного мужика напоминаешь, — Жора начал подрезать на стол хлеб. — Тот тоже про летающую тарелку рассказывал. На охоту поехали, под вечер, естественно, вмазать решили, а он из избушки вышел по личному вопросу. Ну, говорит, вижу — тарелочка летит. Вот она, вот, даже заклепки видно. Шасси выпустила, чтобы сесть. Мы его спрашиваем: а дальше что? А дальше, говорит, не знаю, меня в избушку позвали, там уже по стаканам налили.

Адмирал пожевал губы, глянул на Хилькевича, словно прицелился, потом махнул рукой.

— Язык у тебя, Жора, — добрея на глазах, сказал он. — Таким языком пирс подметать хорошо. Я же вам мелочевку излагаю, расскажи я все как есть, мне бы и в Кремле не поверили…

— Любите вы, военные, тень на плетень наводить, — не удержался от очередной шпильки Жора. — . Вон недавно, на учениях ракеты не полетели. А ваш брат сразу придумал — мол, был виртуальный запуск, проверка боеготовности. А я так понимаю — пошла ракета, значит, все правильно, не пошла — весь морфлот разгонять надо, чтобы государственный хлебушек зря не ели!

— Разгонять! — адмирал неопределенно хмыкнул. — Разогнать-то можно, только кто тогда служить будет? Ты, Жора, не знаешь, а я тебе по секрету скажу — на подводных лодках и так шестьдесят процентов транвеститов служит. Ну, бывшие бабы, которые морской романтики нахватались, возмечтали и в мужиков себя переделали. Им все равно не рожать, да и детей они никому сделать не могут. Вот их и определяют поближе к реактору. Ты лейтенанта Окунько из торпедной команды видел? Крепкий мужик? А я тебе скажу, что он в восемнадцать лет Николаем стал, а до того времени Галочкой его звали. Вот так, Жорик, так кого ты увольнять собрался? А сейчас вообще разговор пошел, что не надо даже операции дожидаться, следует женщин на службу призывать. Мужики-то от армии косят! А тут сплошные плюсы — и команды укомплектовать можно и всякая дедовщина выведется.

— Я понимаю, — сказал Илья Константинович. — Мужики — это всегда дедовщина. А если женщины будут служить, то как это явление называться будет? Бабовщина?

— А им, адмиралам, по фигу, — поддержал товарища Жора Хилькевич. — Им даже легче командовать будет. И наказывать можно на месте. Провинился, скажем, капитан подлодки, сделал чего не так, его ведь запросто можно будет у перископа буквой «Г» поставить! И делу польза, и адмиралу приятно.

— Трепачи, — с достоинством сказал адмирал.

Помолчали.

— Мент родился, — грустно сказал Жора, макая хлеб в томатный соус.

— Почему мент? — спросил адмирал рассеянно.

— Откуда я знаю, — Жора пошарил глазами по столу. — Примета такая: если все замолчали, значит, мент родился.

Адмирал рукой махнул, как птица крылом, — царственно и небрежно.

— Ты наливай, — сказал он. — Хорошо сидим. Ладно, сейчас я вам такое расскажу, здесь и попадаете. Вот ты, Илюша, меня про «Летучего Голландца» спрашивал? Его я не видел, брехать не буду, но кое-что и в нашей жизни таинственное случалось. Вот однажды лежали мы на банке около берегов Норвегии. Все нормально было, акустики корабли НАТО прослушивали. Они как раз учения проводили. А на третий день! — адмирал встал. — На третий день слышим — кто-то в корпус — бу-бум! Бу-бум! Бу-бум! — старый моряк для наглядности ударил кулаком в переборку. — Бу-бум! И что самое противное, у всей команды, и у меня тоже, в голове голосок такой: «Кто там? Кто там? Кто там?»

В каюту заглянул испуганный вахтенный, увидел адмирала, сморщился и торопливо исчез за дверью.

— Два дня этот невидимка лодку обстукивал. А у меня на борту капитан-наставник, он уже подушку в уши втыкает, кричит: «Сделай что-нибудь, Леонтьич, а то я от этого голоса с ума сойду!» А что сделаешь? Он, говорун этот неизвестный, ползает по корпусу лодки и всех достает: «Кто там? Кто там?» Прямо каникулы в Простоквашино!

— А дальше что? — поинтересовался Русской, с любопытством наблюдая за адмиралом.

— Дальше… — старый моряк сел за стол, торопливо выпил и не менее торопливо закусил скибочкой сала. — Дальше мы в Североморск пришли. Всплыли, на обшивке разрезы, словно ее кто-то огромным мечом рубил. На подводных лодках корпус ведь метровым слоем резины залит, вот он и пытался эту резину порубать, как колбасу. Понял? А ты говоришь! — адмирал махнул рукой, помрачнел и резко ударил кулаком в дюралюминиевую переборку. — А кто это был, чего хотел, один Нептун ведает.

После этого рассказа молчание стало совсем уж тягостным. А откуда хорошему настроению взяться, если над тобой полукилометровая толща океанской воды и, быть может, кто-то из обитателей глубин уже крадется за идущей своим курсом подводной лодкой, чтобы вдруг неожиданно ударить чем-нибудь тяжелым по корпусу и поинтересоваться: «А кто это? А куда это вы? А как вы насчет калорийности и вкусовых качеств?»

Расходились по каютам в молчании.

Забравшись на верхнюю полку, Жора некоторое время ворочался, потом спустил голову вниз:

— Этот Леонтьич вечно чего-нибудь отмочит. Гадом буду, придумывает, старый козел. Не было ничего подобного.

— Жора, — нервно сказал Русской. — Я тебя умоляю!

Заснул он не сразу, а когда все-таки уснул, ему приснился странный сон: огромный розовый кальмар, вцепившись в боевую рубку подводной лодки двумя голубыми щупальцами, сжимал в оставшихся огромный молот, которым бил по черному корпусу корабля и хрипло кому-то докладывал: «Здесь он! Здесь он, мужики!»

И надо было что-то делать, чтобы спастись, но для этого следовало проснуться и открыть глаза, но как раз открывать глаза Илье Константиновичу Русскому ужасно не хотелось.

Яхта «Глория» гордо рассекала воды Атлантики. Если кто-нибудь из читателей не знает английского языка, смеем отослать их к стихотворению Бориса Слуцкого «Лошади в океане», где черным по белому напечатано, что глория по-русски значит слава. Вместе со Слуцким будем надеяться, что читателю это запомнится легко.

На базе ВМФ в Тихом океане они с Хилькевичем расстались. Жора долго уговаривал Илью Константиновича остаться на подлодке «Котлубань», где адмирал Тихомиров гарантировал полную неприкосновенность.

— Ну сам посуди, — увещевал товарища Хилькевич. — Какая падла сунется на секретный объект? Будешь, как у Христа за пазухой!

— Нет, Жорик, мне во Владик надо, — возражал Русской. — Сам понимаешь — дела!

— Дела могут быть только у живых! — возражал Жора. — Кончится боевое дежурство, адмирал тебя прямо к проспекту Шефнера доставит! А мы пока на китов поохотимся. Леонтьич пособит. Леонтьич, ты как?

— Делу — время, а потехе — час, — туманно сказал адмирал и усмехнулся: — Как Алла пела: «Эй вы там, наверху!»

Яхтсмен Олаф Педерссон, совершавший в одиночку кругосветное путешествие, с охотой взялся подбросить Илью Константиновича до Огненной Земли. Во-первых, он туда плыл. Во-вторых, места на яхте вполне хватало для двоих. В-третьих, лишний доллар бумажнику не помеха. В-четвертых, одному плыть было скучно, а Илья Константинович на свою запись в судовую роль не претендовал, а как собеседник вполне годился, потому что знал английский язык, а Олаф Педерссон частенько езживал в город Ленинград, а чуть позже и в Санктъ-Петербург, отдохнуть от суровости скандинавского сухого закона и во время этих посещений неплохо выучил непереводимые идиомы богатого и могучего русского языка, поэтому в беседе всегда мог ввернуть что-нибудь солененькое и вполне уместное. Ну и, наконец, соображения безопасности тоже играли свою роль. Не дай бог прихватит в дороге! Самому себе операцию делать тяжело и опасно, пусть уж лучше тебя полузнакомый дилетант зарежет, нежели самому себе харакири делать. Олаф Педерссон был яхтсменом, а не самураем!