Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 2. Младенцы Медника

Все в лаборатории посверкивало стеклом и никелем, стояла огромная пузатая колба в рост человека, обвитая медной спиралью. Рядом стояли громоздкие и вместе с тем изящные аппараты, хищно целясь в колбу своими раструбами, похожими на стволы старинных дуэльных пистолетов.

— Вот так все и выглядело в тот день, — сообщил Бонифатий Савельевич. — Теперь вы понимаете мою мысль, Володинька? Главное, так сказать, аквам сэрвара мэнтам, сохранить, значит, беспристрастие. Хорошо, чертежи сохранились, а то ведь у гениев как бывает — помер и унес тайну в могилу.

Он любовно похлопал по стеклянной колбе.

— Дорогая вещь, ее по моему заказу на стекольной фабрике в городе Гусь-Хрустальный отлили.

— И когда же? — заинтересованно озирая восстановленную лабораторию, спросил Земляков.

Таинство совершалось на его глазах, научное таинство, и все равно Владимира не отпускало ощущение, что он находится в школьном кабинете физики или среди декораций, на фоне которых будет сниматься фильм о фантастических достижениях науки. И декорации в американских фильмах ужасов порой точно так же выглядели.

— Всему свое время, — наставительно сказал Угрюмов. — Работать приходится, как говорится, адвэрса фортуна. Но мне кажется, что благоприятные обстоятельства уже приближаются. Я сегодня прогноз погоды слушал. Грозу метеорологи обещают. И хотя их обещаниям верить нельзя, слишком часто они попадают со своими прогнозами пальцем в небо, будем надеяться, что на этот раз они все-таки не ошиблись. Надо повторить эксперимент, максимально приблизив обстановку к той, что была на момент аварии. Горячего чайку не желаете?

Они сели на веранде. Угрюмов засуетился, разливая по керамическим кружкам крепкий чай.

— Пирожочек рекомендую, — сказал он, сбрасывая салфетку с тарелки, на которой лежали румяные пирожки. — Самые румяные — с печеночкой, побледнее — с картошечкой. Гастрономическая мечта!

— Сами пекли? — спросил Земляков, потянувшись за пирожком.

— Ну почему, Володинька, сам? — возразил эксперт. — Городок у вас милый и приятный, женщины в нем очень даже отзывчивые. А я человек одинокий, ад воцем. Кстати, вам сколько лет?

— Двадцать четыре, — сказал Земляков с набитым ртом.

— Пора, пора, — засмеялся Уроюмов. — Самое время украсить себя цепями Гименея. Кстати, а почему вы до сих пор не женаты? Дали обет безбрачия?

Земляков едва не подавился пирожком.

— Ал рэстум рэс рэднит! — медленно сказал он. — Вроде так Теренцио изъяснялся? Дело дошло до веревки?

— Володинька! — умилился эксперт. — Вы делаете несомненные успехи. Уже Теренцио цитируете! Это хорошо, даже если вы и не знаете, кто он такой. Но не буду вам старчески докучать, касаясь личных дел. Собственно, я приглашаю вас принять участие в эксперименте. Все-таки вы представитель закона, а закон в этой ситуации должен быть на стороне исследователя. На адвоката дьявола вы не потянете, сомнения вашу голову не посещают, а вот смотреть, чтобы все было правильно, это в ваших силах.

— А каков будет конечный результат?

Бонифатий Савельевич всплеснул руками и засмеялся.

— Нетерпеливы вы, Володинька. Но вам я скажу. Цель эксперимента — заставить инженера Иванкина, где бы он ни находился, вернуться в наш мир. Можно не понимать сути явления и все-таки воздействовать на него.

— Вот вы говорите: вернуться, вернуться… Откуда, Бонифатий Савельевич? Вы ведь серьезный человек, ученый, не чета придуркам из общества Всеобщего спасения. Неужели вы тоже верите в загробное существование? Какой рай! Какой там к дьяволу ад! — Земляков раздраженно отставил бокал с недопитым чаем в сторону. — Объяснитесь, чтобы вам можно было верить! Что он все-таки изобрел? Машину времени? Вход в параллельный мир нащупал? Не надо темнить, Бонифатий Савельевич, я все-таки одиннадцать классов закончил, техникум в Терновке, в армии отслужил!

Угрюмов засмеялся, упреждающе замахал руками.

— Ну хорошо, хорошо, — сказал он. — Будем считать, что вы меня уговорили, Володинька. Только если говорить честно, я только догадываюсь. А догадки могут быть и ошибочными.

— Излагайте, — сказал Земляков. — У нас учитель физики всегда говорил: лучше хоть какое-нибудь объяснение, чем его отсутствие.

— Вы к религии как относитесь? — неожиданно спросил Угрюмов.

— А вы это к чему?

— В Бога верите?

— Нет конечно, — сказал Земляков. — У меня и папа с мамой атеистами были.

— А Библию вы, Володинька, когда-нибудь открывали?

— Я другие книги читал, — усмехнулся участковый. — Беляева, Казанцева. Стругацких, сборники фантастики ежегодные были… чуть позже юридические справочники разные — по работе.

— А в Библии, между прочим, сказано, — поднял палец Бонифатий Савельевич. — Вначале было Слово. И как сие понимать?

— Ну, как, — Земляков на секунду задумался. — Бог сказал: да будет свет. И стал свет. Глупость, конечно.

— А вы не буквально понимайте, вы внутренний смысл постарайтесь понять, — вздохнул эксперт. — Вначале было Слово. Прямое указание, что мир состоит из информации. Все вокруг представляет собой информацию, выраженную большей частью материально, но иногда и абстрактно, то есть духовно. А если предположить двойственную природу мира? Вот говорят, что свет имеет одновременно волновую и корпускулярную природу. Но как это может быть? Объяснений нет никаких, просто в одних случаях свет проявляет свою волновую природу, а в других ведет себя как частица. Вот физики собрались и приняли решение, что свет обладает и теми качествами, и другими. Порешили — и точка. Вот и я вам, Володинька, предлагаю подумать и представить, что все вокруг имеет вещественно-информационную сущность. Можете представить себе такое?

Земляков подумал и честно признался:

— Не могу.

— Подойдем ко всему с другой стороны, — терпеливо сказал Угрюмов. — Представьте, что мир состоит из потоков информации, которые выглядят как ленточки, окрашенные в разные цвета. А поскольку мир цвета и оттенков бесконечно разнообразен, то и ленточки эти представляют собой разноцветное и беспрерывно меняющееся полотно. Красивейшее зрелище для того, кто воспринимает мир по его информационной окрашенности! А большинство видит обычную картину — ядерно-молекулярную.

— Теперь понимаю, — Земляков потянулся за пирожком, задумчиво повертел его в руках. — Значит, я вижу обычный пирожок. А кто-то другой воспринимает его желтой, скажем, ленточкой или точкой, вплетенной в общую картину мироздания. А если он или я пирожок, скажем, съедим? Пирожок что — исчезнет?

— Просто поменяет свое расположение на общем информационном полотне. Но потом под воздействием ленточек, обозначающих желудочный сок, изменит свое состояние, что выразится в иной окрашенности. Ведь как информация он не перестанет существовать, изменится суть информации. И с ядерно-молекулярной теории он будет выглядеть из того же самого набора атомов, которые лишь изменят свою конфигурацию.