Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 2. Младенцы Медника

Виктор Степанович Кружилин любил попариться и постегать разные места своего дебелого, медленно теряющего упругость тела хорошим веничком, однако сегодня Иван Николаевич Агудяев обхаживал его эвкалиптовым веником с таким азартом, что из парной подполковник едва выполз, долго стоял при открытых дверях, глядя на струи дождя и пузырящиеся лужи.

— Ох, Ваня, когда-нибудь ты меня насмерть запаришь! — сказал он появившемуся за спиной директору завода, который завернулся в белую простыню и накинул на плечи оранжевое махровое полотенце.

— Предупреждать надо, — коротко сказал директор завода. — Под пар с бодуна нельзя, карачун может случиться.

— Дождь-то какой хлещет! — подполковник Кружилин высунул наружу ногу, кончиками пальцев попробовал воду в луже. — Теплая, зараза, — удивленно сказал он. — Как летом!

— Ты не темни, — хмуро сказал Агудяев. — Как там мои дела?

— Не знаю я твоих дел, — сказал Кружилин. — У меня на тебя никакого дела нет, а за прокуратуру я не ответчик!

— Слушай, Виктор Степанович, — сказал директор. — Сколько лет мы с тобой знакомы?

— Да как тебя директором назначили, так, считай, и знакомы, — усмехнулся Кружилин, задумался, что-то подсчитывая и шевеля губами. — Девятнадцатый год пошел! — сказал он удивленно.

— Мы ведь друзья? — спросил Агудяев.

— Слушай, Иван, — с некоторым раздражением сказал подполковник. — Да успокойся ты! Никто тебя сажать не собирается. И дело бы давно прекратили, да вон вокруг него какая каша заварилась! Ты пойми, никто тебя топить не собирается, но ведь и собственную шкурку иной раз поберечь надо! Это ведь понимать надо!

— Это я понимаю, — с сомнением сказал директор завода ПЭВМ. — Только ведь иной раз, когда свою шкурку бережешь, ее с других снимать приходится. А тут еще этот журналюга отирается, научная общественность людям мозги пудрит. Нетреба со своими инаковерующими шум поднял!

— Ну, ты сам все правильно понимаешь, — сказал Кружилин. — Надо подождать, когда общественность утихомирится. Давай дверь прикроем, сквозит что-то.

— Ерунда какая-то с этим покойником получается, — Агудяев прикрыл дверь. — Не бывает так, Степаныч, не бывает. Покойнику положено смирно в могиле лежать, а не валяться по всему Кулибинску.

— Так у тебя на заводе эксперт работает, — подполковник на секунду задумался. — Бонифатий этот. Слушай, Ваня, умный человек, я даже не сомневаюсь, что он до истины докопается. Ты ему финансово помогаешь?

— Аппетиты у него, — вздохнул Агудяев. — Он же лабораторию заново воссоздал. Я-то, старый дурак, приказал все снести к чертовой матери, а он все по новой поставил. Стеклянную колбу в Гусь-Хрустальном заказал. Знал бы ты, во сколько мне та колба обошлась!

— Свобода дороже! — сказал подполковник Кружилин и потянулся за простыней.

Они вернулись к столу, на котором уже потно блестела бутылка, и грудой лежали дары общепита.

— Слушай, — сказал Агудяев. — А этих самых уфологов нельзя ли направить из района? Знаешь, без них и без журналиста все бы спокойнее было.

— Вот тогда они точно шум поднимут, — вздохнул начальник милиции и веселым плотоядным глазом окинул стол. — Богато жить стал! — похвалил он. — Не иначе как прибыль поперла. Выделил бы что-нибудь на ремонт моего кабинета, сам же видел, в каких условиях живу.

— А вот вопрос мой решится, — прямо сказал директор завода, — тогда и о ремонте твоего кабинета поговорим.

На этом мы их оставим, потому что каждый может легко представить, чем в дальнейшем занимались директор завода и начальник районной милиции. С точки зрения развития сюжета их дальнейшие действия интереса не представляют, а давать более подробное описание не хочется — зачем зря травить душу читателя? Заметим одно — дары общепита были щедрыми и включали даже прекрасную бастурму, да и у сырокопченой колбасы вкус был отменным.

А что же уфологи, о ком с таким раздражением говорили любители сауны?

Уфологи сидели в номере гостиницы. Организация их времяпровождения мало чем отличалась от вышеописанной, разве что попариться было негде, да в компании имелась женщина в лице Ирины Хулинадо. Вернее, за столиком, на котором поблескивала початая бутылка водки и на трех тарелках разложена была нехитрая закусь в виде колбасы, плавленых сырков и соленых огурцов, сидели Антон Черноглаз, Вадим Поспешаев и журналист Мильштейн. Экстрасенс Ирина Хулинадо стояла у окна, рассеянно оглядывая раскисшую улицу, и водила пальцем по кривым струйкам дождя, что сбегали по стеклу.

Говорили о покойнике, который бродил по Кулибинску. Разговор был обыденным, словно такое случалось уже не один раз, можно было подумать, что привыкли люди к случившемуся, ничего особенного в происходящем не видели.

— Вообще-то все возможно, — менторским тоном сказал Вадим Поспешаев. — Астральное «я» умершего человека переходит на иной уровень бытия. При этом оно сбрасывает свою прежнюю оболочку. По некоторым источникам эфирный кокон продолжает некоторое время вести самостоятельную жизнь. В нем есть нечто вроде остаточных следов разума умершего человека. Внешне он похож на скончавшегося человека, только призрачный и виден не всем. Он подобен батарейке карманного фонарика, который забыли выключить, так же стремительно разряжается, а когда разрядится, — распадается на мельчайшие части. На лептоны, значит.

— Похоже, похоже, — покивал Черноглаз. — И в подтверждение этого расскажу про один случай, который имел место в моей практике. Работал я одно время с Валерием Авдеевым. Известнейший человек! Профессор Международного университета народной медицины, народный академик Академии энергоинформационных наук России, президент Международного центра экспериментальной парапсихологии!

И при этом скромный, обаятельный человек. Ну, берем человека, Авдеев его в гипноз погружает, потом подключаемся мы с Алексеем Приймой и начинаем снимать показания. Так и на этот раз было. Загипнотизировал Авдеев некоего Дмитрия Павшука…

— Знаю такого, — кивнул Вадим Поспешаев. — Мне тоже с ним приходилось работать. Алкаш, пробы некуда ставить. Два раза в ЛТП лечился, сейчас у психиатра на учете стоит. Ему всегда после литра зеленые чертики мерещатся! Но как перпациент! Пальчики оближешь!

— Это неважно, — сказал Черноглаз. — Так вот, ввел Авдеев этого самого Павшука в транс, начинаем беседовать, а к беседе вдруг подключаются…

— Кто? — не выдержал паузы журналист Мильштейн.

— Не знаю, — сказал Черноглаз. — Себя они называли «светлыми». И вот эти «светлые» через Павшука говорят нам, что они всегда жили среди нас, мы им мешаем своей злобой, а другим помогаем.

— Кому это — другим? — снова не выдержал журналист.