Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

Эта книга родилась из странной встречи в поезде [56] Все названия населенных пунктов и фамилии героев изменены, чтобы не привлекать к этим местам и людям какого-либо внимания. Герои книги и жители описанных в книге населенных пунктов и без того настрадались в войну и послевоенные годы. .

Бывает так — оказываешься в купе и уже через час убеждаешься в том, что судьба свела тебя с интереснейшим человеком, который к тому же является прекрасным рассказчиком и рассказывает вам такое, что вас охватывает удивление и восторг от прикосновения к спрятанной за семью замками тайной.

Была зима 2005 года, Советский Союз уже ушел в прошлое, многие из нового поколения даже не знали, что эта была за страна, а Сталин и партия кажутся им такими же древними, как Иван Грозный и боярская дума.

Я ехал из Царицына в Санкт-Петербург. Было немного странно ехать из города-героя, названного в честь царицы, в город-герой, носящий имя императора Петра. Но российская история заставляет привыкнуть и не к таким фантасмагориям.

У меня была нижняя полка.

— Не поменяетесь со мной? — спросил попутчик.

На вид ему было около семидесяти лет, и я еще подумал с некоторым раздражением: какого черта эта старая перечница покинула свой дом, чтобы совершить дальний и утомительный путь? Дома ему не сиделось! В такие годы сидят в кресле и любуются на внуков, а не катаются по просторам нашей малость усохшей, но все еще необъятной Родины.

Но конечно же я уступил ему нижнее место.

Попутчик вежливо поблагодарил меня и принялся снимать пальто. Под пальто звякнули награды. Их было много — внушительный иконостас, среди прочих наград алели две звездочки.

— Аркадий Николаевич, — представился он, аккуратно вешая пальто на крючок. — Масляков.

— Были на встрече фронтовых товарищей? — спросил я.

— Почти, — улыбнулся попутчик.

Улыбка у него была стальная, похоже, ни одного собственного зуба у ветерана уже не осталось, а стоматологи сделали все дешево, сердито и прочно.

— Не был, но теперь обязательно побываю, — сказал попутчик.

Выяснилось, что воевал он под Ленинградом и действительно едет на встречу с такими же ветеранами, которых после страшных и кровавых боев среди торфяных болот и лесов осталось немного.

— Убитых до сих пор не убрали, — осуждающе сказал попутчик, — непорядок. Сколько лет прошло, а мертвые в болотах гниют. Хорошо, поисковые бригады молодежь создает. А больше — некому.

Разговор постепенно увял, поезд тронулся, оставляя за окном знакомые пейзажи.

Мой попутчик выложил на стол билет и ветеранское удостоверение. Он углубился в чтение газеты. Кажется, это была «Комсомольская правда». На развороте ее была большая статья, щедро иллюстрированная блеклыми фотографиями.

— Ага! — с неожиданной горячностью воскликнул ветеран, хлопая по раскрытой газете ладонью. — Спохватились! А я его в руках держал. Полвека прошло, а они так ничего о нем и не знают!

Статья была посвящена череде странных смертей, отмеченных в торфяных болотах. Люди погибали осенью и ранней весной, причем в момент смерти они раздевались, словно им было жарко. В статье довольно робко говорилось, что причиной гибели людей может быть необычный летающий гад, что водится в этих самых болотах.

— И не может быть, — сказал Аркадий Николаевич, — а именно эта гадина людей и убивала. Сам его видел.

— В войну? — поинтересовался я.

— В сорок втором, — прикинул ветеран. — Точно, в сорок втором это было. Я тогда службу только начинал в особом подразделении. Сейчас об этом уже можно говорить, страны нет, которой я присягу давал и подписку о неразглашении военной тайны. А еще лет двадцать назад об этом и заикаться нельзя было.

Упоминание об особом подразделении еще более удивило меня. К тому времени я увлекался всякими загадочными историями, случавшимися в годы войны, но никогда ничего не слышал об особом подразделении, даже не знал, какие функции оно выполняло.

— Милый вы мой! — вздохнул Аркадий Николаевич. — Да если бы вы только знали, с чем нам приходилось сталкиваться в войну!

— Во время службы в особом подразделении? — уточнил я.

— А других к таким загадкам не подпускали, — наслаждаясь моим жадным любопытством, сказал бывший фронтовик, — собственно, я-то сам в него попал совершенно случайно. Я ведь на фронт добровольцем пошел, должен был под Ленинградом голову сложить, как все ополчение.

В болотах, что окружали город. Но получилось все по-другому. Надо сказать, странная у нас тогда подобралась команда.

Вокруг плакали и прощались.

Меня это не касалось, провожать меня было некому. Отца забрали в первые дни войны, и за все время от него не пришло ни одного письма, мать погибла полмесяца назад. По мобилизации ее направили рыть противотанковые рвы и окопы для нас, а немцы имели полное превосходство в воздухе… Короче, я остался один. Была, правда, тетка где-то в Куйбышеве, но ее я за всю жизнь видел один раз, когда она приезжала на сорокалетие отца.

Шел второй месяц войны. Мысленно я был уже на фронте. Немец пер вперед, уверенный в своей силе. У германского командования не было сомнения в том, что новый год они встретят в Ленинграде. С европейскими государствами они справлялись за куда более короткий срок…

Полевая форма, полученная мной, была на размер больше, пилотка и сапоги оказались впору, а октябрьский ветер неприятно холодил коротко остриженную голову. «От насекомых», — деловито объяснил парикмахер, когда состриженные с головы волосы начали падать на землю. Стригли всех прямо на улице, закутывая в несвежую простыню, которая была одна на всех. Закончив стричь, парикмахер, который тоже был в полевой красноармейской форме, убрал простыню и жестом показал, что я могу вставать. «„Шипра“ не будет, молодой человек!» — сказал парикмахер. Шутка мне не понравилась, но я промолчал. Глупо ведь спорить с человеком, для которого я всего лишь один из многих. Через день он даже не вспомнит меня. А вот я его запомнил. Парикмахеру было на вид около пятидесяти лет, нелепые усы совершенно не подходили длинному бугристому лицу; на нем выделялись усталые глаза, белки которых были испещрены кровяными прожилками, словно парикмахер безостановочно стриг чужие головы несколько суток подряд.

Вызов нашей команды задерживался, и от скуки я начал читать «Занимательную физику» Перельмана, которую на подоконнике в коридоре призывного пункта нашел и сунул в сидор. Там же в вещевом мешке с ней находился бритвенный прибор — им я пока пользовался довольно редко. А еще в вещмешке лежал новенький котелок, чуть помятая алюминиевая кружка и сухой паек на три дня, выданный на призывном пункте.